И все равно Сайгон был для нас чудесным, экзотическим приключением (мы все смотрели «Король и я»[11], сама я ходила на него четыре раза), а кокон, в котором жили американцы во Вьетнаме, так и сверкал от нашего восхищения самими собой и нашей великой, благородной нацией.

Рассказывая историю Питера, которая была и моей историей, я испытывала патриотическую гордость. И видела, что три другие женщины тоже ее испытывают. Блестящие молодые мужчины и их хорошенькие жены взмывают все выше и выше, и к черту иммигрантские корни и происхождение из рабочего класса. Расправляющая плечи, слезливая, слегка оргазмическая – «манхэттен» возымел эффект (надеюсь, ты смеешься) – патриотическая гордость американским романтическим мифом. Боже, какая страна.

Ты поймешь, как незамысловаты были наши чувства, когда я расскажу тебе, что в ответ на вопрос Роберты «Чем ваш муж занимается в Сайгоне?» я смогла ответить только, что он «гражданский консультант» и его работа связана с сайгонской электростанцией. Кажется, это объяснение их удовлетворило. Меня оно уж точно удовлетворяло.

Вошла низенькая женщина, служанка, и пригласила нас в столовую. Вкуснейшие булочки, ослабившие действие алкоголя на мой пустой желудок; киш (я даже слова такого не знала); красиво уложенные на блюде кусочки манго и ананаса; изысканные пирожные. Когда служанка подала кофе, Шарлин забрала у нее поднос, поставила его на столик и обняла женщину за талию. Назвав ее коротким прозвищем, Шарлин стала расхваливать ее мастерство – булочки, киш, чудесные пирожные, – заявила, что вся семья от нее «без ума», и потребовала, чтобы мы разразились аплодисментами.

Мы с удовольствием подчинились, а бедная женщина кланялась и застенчиво улыбалась.

О застенчивости я кое-что знала.

Когда ее отослали, разговор зашел о том, как сильно эти дамы любят вьетнамский народ, в особенности прислугу.

У нас с Питером были повар, горничная и садовник, которые шли в комплекте с домом, – должна признаться, эту троицу я осыпала улыбками и благодарностями, но старалась избегать. Питер отдавал им распоряжения лишь в тех редких случаях, когда его желания не были предугаданы. Мой отец был уборщиком в школе, мать работала на телефонной станции. И хотя в Мэримаунте я училась с девушками из богатых семей, что-то во мне противилось самой мысли о том, чтобы иметь собственных слуг. Наверное, можно сказать, что по-своему, на манер девочки из католической школы, я была прогрессивна.

Неслучайно я пошла работать в детский сад в Гарлеме, хотя это решение раздосадовало и разочаровало отца. («Сделай что-нибудь для обездоленных и успокойся», – сказал он.) В том, что о бедных нужно заботиться, я не сомневалась и не видела никаких «но». В то время я считала это своим долгом и одновременно чем-то неизбежным. Деяния во имя высшего блага. Нам, юным католичкам, нужно было лишь определить, какую форму примет эта забота. Пусть каждая найдет применение своим талантам, говорили нам. Я решила, что, пока у меня не появятся свои дети, лучшее применение моим талантам – детский сад в Гарлеме.

Словом, я не видела себя женщиной, у которой есть прислуга.

К тому же, когда мы только переехали в Сайгон, я думала, что продолжу милый домашний уклад, который мы с Питером завели в первые месяцы после свадьбы, сначала в маленькой квартирке на Верхнем Ист-Сайде, а потом в Арлингтоне[12], где мы жили до отъезда из Штатов. После свадьбы в детский сад я не вернулась – в основном потому, что Питер уже во время медового месяца думал над предложением работы в Вашингтоне, но также потому, что мы хотели как можно скорее завести детей.

Так что в первые месяцы замужества у меня была масса свободного времени, поваренная книга Бетти Крокер (свадебный подарок) и блаженная (говорю без тени иронии) решимость быть идеальным подспорьем для мужа.

И, господи, – такое еще случается? – я была безумно счастлива. Счастлива, как могут быть счастливы только новобрачные. Меня переполняла радость. Любовь. Я была влюблена в идею нашего блестящего совместного будущего, я была влюблена в секс. В занятия любовью. О, секс я обожала. Я была девственницей, и в первую брачную ночь Питер был нежен, и заботлив, и забавен, и терпелив.

Разумеется, я не спрашивала, девственник ли он, – лишь теперь, много лет спустя, я подозреваю, что опыт у него был. А тогда я просто подумала, что он изучил нужные книги и руководства. Он же все-таки был инженером. Лучшим на курсе.

Наша квартира в Нью-Йорке была крошечной, дом в Вирджинии – немногим больше, зато я могла свободно наслаждаться моментами близости, новыми для нас обоих. Как это было чудесно – просыпаться утром в одной постели, в спутанных простынях, которые я стирала и гладила сама (да-да, я это делала), свет городского солнца на подушке, у него на ухе, на щетинистой щеке, на моей руке поверх его плеча, на его руке поверх моей груди, шум машин за окном лишь усиливает чувство, что мы оторваны от мира, застыли в янтаре.

И еще – смотреть, как человек делает самые обычные вещи: потягивается, надевает тапочки, заходит в нашу тесную ванную (годами я включала воду, чтобы пописать), чистит зубы. Питер по утрам пел – возможно, это был его способ маскировать неловкие звуки, но с каким восторгом я обнаружила эту привычку! Обычно он пел себе под нос, напевал мелодии из кинофильмов, но как же я радовалась, слыша его голос из-за двери, пока готовила кофе, наливала сок, варила яйцо для этого мужчины, этого незнакомца из поезда, который теперь наклонялся поцеловать меня, овеянный запахом мыла и зубной пасты. Гладковыбритый, улыбающийся – губы, показавшие мне, на что способны губы. Мой муж.

А потом, когда он уходил на работу – элегантный деловой костюм, капелька лосьона после бритья, – день в приготовлениях к его возвращению. Перелистывание «Бетти Крокер», составление списка продуктов.

Одно из его любимых блюд или что-то новенькое – таково было главное решение дня. По магазинам, тесто в духовку, купить свежие цветы, приготовить ужин, накрыть на стол, переодеться во что-то красивое и опрятное.

Но я выставляю себя дурочкой. Были и ланчи с подругами из колледжа, и добровольная работа в моей старой школе, и походы в библиотеку, и в кино. Лекции и концерты. Каждое утро я читала «Нью-Йорк таймс». Раз в неделю – «Виллидж войс». Может, я и потеряла голову, но ум остался при мне.

Вечером он возвращался – мой муж, мой возлюбленный возвращался в наше гнездышко.