– А что, если дня за два-три до Нового года смотаемся? Тебе, как я понимаю, всё равно, а отец Кочнева, думаю, пойдёт навстречу, – предложил он.

Антон перезвонил и доложил:

– Он согласен. Ехать надо на Загородное кладбище. Где встречаемся?

– Я закажу такси, по пути вас подберу. Вы вроде в той стороне живёте? Прихвачу выпить-закусить, чтобы помянуть Толяна.

– Чтобы тебе не таскаться по магазинам, сам возьму.

– Как скажешь, – не стал спорить и упрямиться Семён.

Съездив в выходные к Ольге, навестив родителей, Семён даже пожалел, что пришлось ждать, мог бы и ранее попасть к Толяну. Но теперь уж чего: как сложилось, так пусть и будет. Утром в среду Семён заказал такси, по пути купил цветов и подобрал Антона и Олега Викторовича – отца Толяна. Семён сразу сравнил его с сыном: такой же рыжеватый, только с седым отливом, такой же неказистый. Пожал он Семёну руку, назвал себя и до самого кладбища молчал. Понять его можно. В такие моменты не до болтовни. С таксистом договорились, что подвезёт к нужному участку и подождёт. Всего-то пятнадцать-двадцать минут. Хотели поставить свечки за упокой Раба Божьего Анатолия, но церквушка при кладбище оказалась закрытой.

Могилка Кочнева присыпана свежим снегом, над которым возвышался холмик с восьмиконечным крестом, а у основания креста фотография фронтового друга. Как же необычно это звучит – «фронтовой друг», такое понятие более подходило дедам да прадедам, но теперь, значит, и они с ними сравнялись. Мужики положили красные гвоздики к венкам у креста, и они выделялись на фоне белого снега огненными шарами. Семён вспомнил, что Толян любил красный цвет, носил такую же повязку на рукаве и вообще… Не верилось, что «товарищ земляк» навсегда упокоился под этим крестом, и не будет от него продолжения рода, и вообще всё грустно. Насмотревшись смертей и страданий, Семён воспринимал смерть Толяна по-особенному, как будто собственную, и будто со стороны теперь смотрел на самого себя.

Пока он размышлял, Антон разлил водку по пластиковым стаканчикам, один поставил к кресту, накрыл его ломтём хлеба и сказал:

– Помянем Анатолия!

Помянули, Олег Викторович поправил закрутившуюся от ветра ленту на одном из венков, сказал:

– Спасибо вам, парни, что помните Толю! Шебутной он был, но добрый, отзывчивый, о чём ни попросишь, сразу спешил с помощью – не отнекивался и не оставлял «на потом». Пусть земля ему будет пухом… – Он отвернулся, шмыгнул носом, ладонью смахнул слезу, и сделалось нестерпимо жалко его.

Семён и Антон вздохнули, перекрестились. Семён мог много говорить о Толяне, но чего нагружать мужиков словами, говори не говори, а не вернёшь парня, так и не успевшего по-настоящему пожить.

Постояли, помолчали.

– Ну что, ребята, пора разъезжаться, а то я лишь на пару часов с работы отпросился. Не пропадайте, – нехотя всколыхнулся Олег Викторович.

Семён посмотрел ему в печальные глаза и вполне понял, что сейчас творится у него на душе, когда они, пусть и раненые, но всё-таки живые, а его Толяна нет с ними.

Они подвезли его до промзоны, а сами вышли в центре, решили попить пива. Антон предложил:

– На днях пришла фронтовая получка, можно и гульнуть, а то ведь когда ещё увидимся!

Прибылому ничего не оставалось, как согласиться.

В кафе тепло, посетителей нет, они, видимо, первые. Сели в углу, сразу сутулый официант подбежал.

– Слушаю вас!

– По два пива и рыбки приличной! – сказал Антон.

Ему явно хотелось поговорить, и он, вспомнив Толяна, вздохнул:

– Всё-таки несправедливо устроена жизнь. Вот жил парень – работал, с девушкой встречался, родителей радовал и вдруг – бац, и нет его, на погосте лежит!

– Ладно, чего уж теперь. Все под Богом ходим… Как у тебя дела складываются?

– Нормально. Главное, отца закодировал – брату-сыскарю некогда отцом заниматься. Он у нас ещё тот фрукт – любит всем нервы трепать. Как трезвый – душа-человек, как выпил – не подходи. А у брата к нему ещё и своя обида, хотя и нехорошо обижаться на отца. Года три назад тот спьяну не досмотрел за шестилетней внучкой, и она самовольно отправилась гулять, а дебил из соседнего подъезда заманил её к себе, пообещал сделать из неё кинозвезду, нащёлкал кучу фотографий в разных видах и разместил в интернете. Понятно: шум, скандал, мужика задержали, но отпустили – чего взять с сумасшедшего.

– С девочкой-то всё обошлось? По возрасту, как моя Виолка.

– Обошлось, только напугана была сильно. Они в этом возрасте глупенькие: кто пальчиком поманит, конфетку покажет – за тем и идут. Но теперь это всё в прошлом, мать хотя бы год спокойно поживёт! Да и я успокоился. Плечо моё почти зажило, можно на фронт собираться! Я ведь контракт на полгода подписывал. Ещё три месяца надо повоевать, а там сейчас самое интересное начинается. Это не ноябрьскую грязь месить в окопах.

– Тебе жениться бы надо!

– Был я там. Два года прожили, детей не нажили. Вместо них взаимные упрёки. Ну и развелись. А ты-то как?

– Да куда теперь, хромоногому, комиссия завернула. Но даже если и не она, вряд ли от меня будет польза на «передке», потому что, как известно, отбитые пальцы не отрастают, а без них, оказывается, очень тяжело бренную тушку носить. Теперь мой маршрут: дом – работа. Если же совсем худо будет стране – в обоз пойду нестроевым добровольцем. Но, даст бог, не случится этого. Да и не хотелось бы, если сошёлся со старой знакомой – не хочется оставлять.

– Ты вроде говорил, что женат?

– По паспорту – да! Да только где теперь искать жену. Летом она поехала в Испанию с любовником, как тёща сказала, и с концами: ни слуху ни духу. Тёще потом пришло подозрительное письмо неизвестно от кого, что, мол, не ищите дочь – бесполезно.

– Во как? А как же возмездие, неотвратимость наказания?

– Это всё в теории хорошо, а на практике – поди разберись, тем более что за границу теперь нет доступа. Да и никому мы там не нужны.

Семён замолчал, отхлебнул пива, подцепил ломтик рыбы.

– А у меня есть новость… – сменил тему Антон. – Слух прошёл по Заречью, что известный тебе адвокат подрался в камере – знаешь же, как там любят таких, как он. Его перевели в одиночку, а он свёл счёты с жизнью – не выдержал мук совести. Во как бывает. Тебе разве тёща не говорила?

– Нет, ничего такого. Как-то сказала, что судить его будут, собиралась пойти на суд.

– Она, видно, пока и сама не знает. Но