С этими словами он достал из-за пазухи бархатный мешочек, в котором оказались два креста — нагрудный и наперстный[59]. В центре нагрудного креста располагалась икона — каноническое изображение Великомученицы Варвары с чашей в руках.

— Святая Варвара помогает грешникам раскаяться, помогает принять, простить и вступить на путь истинной веры, — задумчиво проговорил я.

Связник кисло улыбнулся.

— Мне рассказывали, что вы с отличием окончили философский факультет университета.

— Философский закончил мой брат. А я — физтеховский. Не модная нынче специальность, но отец очень хотел, чтобы я стал инженером.

— Ну, с Богом, инженер.

Сказав так, он покинул меня, унося на своём лице всё то же кислое выражение.

Оставшись один, я заказал себе бутылку шнапса, что было на тот момент вполне позволительно. От Вены до Варны мне предстояло проделать 827 миль на самолёте. К этому следует приплюсовать дорогу от «Meierei» до Schwechat[60]. Таким образом я успею протрезветь. Кёльнер принёс мне пузатую бутылку ёмкостью 0,3 литра и нечто напоминающее русский лафитник. Вена — прекрасный город, но тара в венских кафе мелкая. На глазах у кёльнера я опорожнил пузатую бутылку в стакан из-под безалкогольного мохито, который пил венский коллега, и махнул его в три глотка. Предусмотрительный кёльнер не отходил от меня, ожидая следующего заказа, который состоял из повтора шнапса и горячих сосисок с тушеной капустой. Сделав заказ, я посмотрел на часы. Как хорошо! До рейса на Варну остаётся 3 часа. Я всё успею!

Старик присел за мой столик не спрашивая разрешения. Он распахнул «Wiener Zeitung» и принялся рассматривать картинки. Я кашлянул. Старик выглянул из-за газеты, и я смог как следует его рассмотреть. Прозрачные выцветшие глаза, но взгляд острый, осмысленный. На голове расшитая поблекшими нитками ермолка, странная в сочетании с некогда хорошей, но ныне также изрядно заношенной пиджачной парой. Узловатые, покрытые старческими пятнами? кисти рук, но пальцы выхоленные, длинные с аккуратно постриженными ногтями. Старик тощ и высок. Бледен, но выглядит вполне бодро. Он, без сомнения, знаком мне. Этот цепкий взгляд и раздражающая, немного высокомерная, бесцеремонность уверенного в себе человека, и в то же время сострадательная заинтересованность… Где же я мог видеть его?

— Меня зовут Пётр Петрович Ольшанский, — проговорил он.

— Ну и что? — отозвался я. — Что вам от меня нужно?

— Не часто можно увидеть армянина, пьющего в венском кафе немецкую водку. Вот я и заинтересовался.

— Вы обознались. Я — русский.

300 граммов шнапса давали о себе знать, а сосиски с тушёной капустой кёльнер только что поставил передо мной, в связи с чем мне хотелось закусывать, а не пикироваться с нагловатым русским.

Старик выжидал некоторое время и вновь заговорил, когда моя тарелка опустела, а вторая бутылка шнапса была полной лишь наполовину.

— Я учитель из посёлка N. Это в Донецкой области или, как сейчас принято выражаться, агломерации, — проговорил он.

— Эмигрант? — парировал я.

— Отнюдь.

— Хотите выпить? Присоединяйтесь!

Я наполнил пустовавший до этого лафитник и приготовился допить остававшийся в бутылке шнапс.

— Нет. Я не за этим. Понимаете, у меня когда-то был брат… Мы с ним были похожи. Я его не то чтобы любил… Просто он был моим вторым я. Понимаете?

— Старший брат? Он умер?

— В каком-то смысле. После начала этой войны мы оказались, так сказать, по разные стороны баррикад.

— У меня другой случай. Я предал брата, и, предав, понял внезапно насколько сильно я его люблю. Понимаете?

— Да.

— Он совсем не приспособлен к жизни при нынешних условиях. Мирный человек. Пацифизм. Понимаете?

— Да. Для человека вашей профессии вы чрезвычайно чувствительны. Я бы даже сказал, эмоциональны.

— Да! И это мешает продвижению по службе. В свои тридцать лет я всё ещё…

Я хотел назвать старику своё звание, но вовремя остановился. Старик смотрел на меня с обидным сочувствием.

— Я справлюсь! Надеюсь, брат жив, — сказал я и сам себе не поверил.

Очевидно, мои слова нисколько не убедили старика, и он проговорил:

— Вы справитесь. Надо только верить сердцу. Вы найдёте брата живым.

— Выпьем за это!

Но старик решительным жестом отвёл мою руку с лафитником.

— Вам надо быть очень внимательным к мельчайшим приметам. Внимательность поможет вам найти брата. Я поясню. На правом берегу Днепра вы встретите человека, который поможет вам. Вы не только найдёте брата. Вы изменитесь. Вы станете, в каком-то смысле, более угодным Богу.

Его странные слова я запил последней порцией шнапса. Это требуется как следует осмыслить. На правом берегу Днепра. Именно на правом… Я полез в свой смартфон, чтобы выяснить ситуацию на линии боевого соприкосновения. Оказалось, Херсон всё ещё наш, но ходят слухи о скором его оставлении. Выходит, я должен оказаться на правом берегу до того, как наши войска оставят его. Или… Я уставился на часы и понял, что если желаю сесть на ближайший рейс до Варны, то должен немедленно покинуть «Meierei».

Я поднял глаза от смартфона, но старика Ольшанского напротив меня не оказалось. Я огляделся. Полупустой в этот ранний час «Meierei» отозвался мне равнодушием посетителей и внимательной предупредительностью кёльнера. Но старика нигде не было видно.

— Шнапс? — спросил подскочивший с белоснежным полотенцем кёльнер.

Я отрицательно помотал головой и постучал указательным пальцем по циферблату наручных часов. Меня душила досада: зачем это полотенце такое белое? Почему старый, тяжело двигающийся человек исчезает так стремительно и совершенно бесшумно?

— Счёт? — спросил кёльнер.

Я кивнул.

— Куда делся старик?

— Он вышел! — Кёльнер взмахнул перед моим лицом своим белейшим полотенцем. — Вышел на улицу и растворился, как призрак, как привидение!..

В первое мгновение я подумал, будто перестал понимать немецкий язык. Потом мне вспомнилась тесная уборная в плацкартном вагоне, следующем по маршруту Москва — Ростов-на-Дону и странный рассказ Цикады о Призраке из рабочего посёлка N., который при жизни был школьным учителем и погиб под завалами собственного дома. Цикада, помнится, называл его фамилию. Ольховский? Ольшанский! Не может быть! У персонажа Цикады была какая-то другая фамилия. Ну а потом я выскочил на Хаупт-але, но никакого Призрака там, разумеется, не обнаружил.

Перед тем как отправиться в аэропорт, я некоторое время бродил по аллеям парка, выискивая уединённое местечко — мне необходимо было переодеться. В сумке, оставленной мне связным, я действительно обнаружил полный наряд православного монаха, включавшего длинное до пят тёмное одеяние и клобук. Я надел всё это на себя и мгновенно вспотел. Зато теперь я выглядел весьма живописно. Вспомнил и об артефактах. Наперстный