— Но что я могу? — на Лемнера в который раз возлагали непосильную ношу. Его принуждали управлять историей. Принуждение было жестоким.

— Вы проведёте «Очищение топором». Президент Троевидов даст вам в руки топор, и вы проведёте «Очищение». Вернётесь с войны победителем, героем. Ваша голова будет в бинтах, а грудь в орденах. Народ понесёт вас на руках. Поэты напишут о вас поэмы. Композиторы сложат песни. Художники нарисуют ваши портреты. Вы обратитесь к народу и назовёте имена предателей. Агентов Европы, что за спиной воюющего народа помогают врагу. Продолжают стяжать неправедные миллиарды. Наживаются на русской крови. И народ грозно и истово скажет: «Убей их!» И вы взмахнёте топором. Дубовая плаха станет мохнатой от ударов топора, захлюпает кровью. И каждая упавшая на эшафот голова будет вызывать у народа восторг. Казни будут прилюдные. Казнимых станут выводить на эшафот в белых колпаках и балахонах. Будет видно, какому врагу помогал предатель. На балахоне Анатолия Ефремовича Чулаки будет намалёвана Статуя Свободы. На балахоне ректора Высшей школы экономики Лео будет начертано Вестминстерское аббатство. На балахоне вице-премьера Аполинарьева, который перед казнью станет в слезах прощаться с собачками корги, изобразят Бранденбургские ворота. Публицист Формер, гражданин Франции, будет помечен Эйфелевой башней. А режиссёр Серебряковский, обожатель итальянского театра дель арте, понесёт на эшафот римский Колизей. С каким чудесным хрустом ваш праведный топор, Михаил Соломонович, станет ломать шейные позвонки предателей! С каким славным стуком станут падать на эшафот головы, замышлявшие измену! Каждый удар вашего топора народ будет приветствовать восторженными криками!

Иван Артакович взмахивал руками, подпрыгивал, описывал в воздухе круги, хлопал ножкой о ножку, вальсировал, пускался в неистовый русский пляс, отбивал чечётку. Это был «танец топора». Победный танец вождя, сокрушившего зверя. Зверь лежал, издыхая, вывалив окровавленный язык.

Лемнеру стало худо. Вокруг витали жгучие смерчи. Пахло палёной шерстью. Иван Артакович, изысканный модник, придворный любезник, искусный льстец, обворожительный царедворец, был бешеный вихрь, волчок, вырвался из глубин русского ада.

— Но как же? — лепетал Лемнер. — Ведь все они ваши друзья?

— О, вы правы, Михаил Соломонович, больно отправлять друзей на плаху! Больно смотреть, как у отрубленной головы мигают глаза, которые недавно смотрели на тебя с обожанием. Страшно взирать, как вываливается из губ искусанный язык, который признавался тебе в вечной дружбе. Но мы государственники, Михаил Соломонович. Россия вручила нам топор. Перед каждым взмахом Родина говорит нам: «Аминь!»

Лемнер слышал, как звенит в нём кровь. Это был звон русского колокола и русского топора. Колокол взывал к топору. Россия выбрала Лемнера из сонма государственников, мечтавших о топоре, но топор вручила ему.

— А другой конец качели? Как с другим концом? — Лемнер ждал наставлений. Его рука сжимала гладкое топорище, отшлифованное прежними палачами. Иван Артакович был мудрец, искушённый в выборе топоров. Он даст Лемнеру топор, чтобы тот был по руке. Чтобы солнце играло при взмахе. Иван Артакович был наставник, терпеливый и мудрый учитель. Вел Лемнера путями Величия. — Как быть с другой половиной качели? Как быть с Президентом Леонидом Леонидовичем Троевидовым?

— Вы разрядите в него всю обойму золотого пистолета.

— Я? В Президента? Я присягнул ему на верность!

— Но вы же застрелили Президента, сидящего в клетке, а потом закопали пятками в небо.

— Но ведь это был двойник!

— Как знать, Михаил Соломонович, как знать!

Иван Артакович опустил глаза и печально улыбнулся. Лемнеру стало жутко. Он убил Президента, убил царя, был цареубийцей. Убил Романова, убил самого себя, был самоубийца. Был Юровский, был царь-мученик, был царь-мучитель. Но кем он был на самом деле, он не знал.

Перед ним сидел огромный синий попугай с кривым клювом и глазом, окружённым цветными ободками. Лемнер был орех.

«Явись, умоляю!» — взывал Лемнер, чувствуя, как синий попугай пахнет куриным помётом.

Увидел проплывшее любимое лицо. Её пунцовые, готовые к поцелую губы. Из адских дымов вернулся в кабинет. Иван Артакович улыбался, клетка с синим попугаем была накрыта холстиной.

Иван Артакович был изобличён. Он не являлся синей птицей, а Лемнер не являлся орехом.

— Но, Иван Артакович, ведь своим восхождением вы обязаны Президенту Троевидову. Он поднял вас так высоко, что вы сравнялись с колокольней Ивана Великого. Стали Иваном Артаковичем Великим. Мы, простые смертные, стараемся прочитать бегущую золотую строку под куполом колокольни. На вашем лбу, Иван Артакович. Вы собираетесь убить Президента?

— Президента давно нет в живых. Светоч держал его в заточении, скрывал от народа его болезнь. А когда Президента не стало, создал лабораторию по выращиванию двойников. Их выращивают в колбах из биоматериала, оставшегося от почившего Леонида Леонидовича Троевидова. Светоч — узурпатор, и правит Россией от имени Президента. Бедный Президент! Я скорблю о его безвременном уходе. В его смерти виню вице-премьера Аполинарьева и его собачек корги.

— Мерзкие собачки, — сказал Лемнер. — Но при чём они?

— Президент умер от укусов «пёсьей мухи». Той самой, что кусала египетского фараона, не отпускавшего из плена евреев. Вице-премьер Аполинарьев попросил аудиенцию у Президента, пришёл к нему с собачкой корги, и та напустила на Президента пёсью муху. Кончина была мучительной.

— Я отомщу! — Лемнер больше не выбирал между Светочем, Чулаки и Иваном Артаковичем, как не выбирают между торговыми лавчонками и колокольней Ивана Великого.

— Вы привезёте с украинского фронта огнемёт «Солнцепёк» и совершите в Кремле «Очищение Солнцепёком».

Лемнер, испытав колдовскую силу Ивана Артаковича, причинял себе боль, сжимая колени, чтобы не впасть в забытье.

— Иван Артакович, мы остановим русскую качель. Но что будет с Россией? — Лемнер что есть силы сжимал колени, и боль в паху была нестерпима. — Что с Россией, Иван Артакович?

— Мы начнём писать историю России с чистого листа. Я — ум России, вы — её воля и мускулы. Мы поведём историю России с чистого листа. То будет Россия Райская! Там будут русские перволюди, и от них поведётся русский райский народ. Подойдите сюда, Михаил Соломонович.

Иван Артакович отдернул гардину, заслонявшую стену. Стена оказалась стеклянной. За стеклом открылся вид с высоким зелёным деревом. В листве светились румяные яблоки. Под деревом сидели русские перволюди. Они были нагие, целомудренные, не ведали стыда. То были голая Ксения Сверчок, телеведущая программы «Дом Два», дочь губернатора Анатолия Сверчка, засечённого насмерть железным веником. И африканец, что встретился Лемнеру на рынке в Банги. Африканец был голый, тёмный, как крепко заваренный кофе. Его белки казались фарфором, появлялся и пропадал красный язык.