– С чего вы взяли, что это платья? – проговорила она. – Эй, Сашка! Возьми детей на руки. Здесь слишком много народу.

Ах, вот оно что! Не Ваня, а Саша! Русский хрен вместо русской же редьки. Рот A'vel наполнился слюной, а мужчина тем временем послушно принял детей. Одного посадил на плечи, а того, что помладше, на сгиб правой руки. Их мать стояла рядом, роясь в своём рюкзаке, откуда она вскоре извлекла новенький блокнот и хорошую паркеровскую ручку. Благосостояние проявляется в мелочах: обручальное кольцо с ценным камнем, «паркер» с золотым пером – мелочи, казалось бы, однако при таких обстоятельствах любому станет понятно, что эти русские не из простых и бежали сюда не от нищеты, а скорее наоборот.

– Прошу вас! Автограф! – женщина протянула ему ручку и блокнот. – Мы с мужем восхищаемся вами. В такие непростые времена мы, pacificus, должны держаться вместе. Не правда ли?

A'vel, скрывая неприязнь, нарисовал на клетчатом листе мчащийся «ягуар» и вернул блокнот женщине. Та просияла. A'vel двинулся к выходу. Супруги переместились следом за ним из кондиционированного и прокуренного воздуха минимаркета в свежесть средиземноморского вечера, под моросящий дождичек. Вокруг A'vel тут же образовалась небольшая толпа. Саша, его жена и дети также оказались в плотном кольце фанатов украинского рэпа. Их снимали на телефон. К ним тянулись руки с просьбой об автографе. Улыбающиеся лица, восхищённые взгляды. Через минуту A'vel забыл своё раздражение. Ему нравилась популярность. Она единственная вдохновляла его. Не секс, не деньги. Только восхищённые взгляды. Как можно больше восхищённых взглядов!

Толпа подхватила их и повлекла к дверям ночного клуба, где горящая яркими огнями вывеска отбрасывала на мокрый асфальт багровые блики. Женщина прикрыла своего мужа и детей прозрачным плащом. Старший ребёнок на плечах Саши восторженно хохотал. Меньшой лукаво щурясь выглядывал из-за полы плаща. На пороге клуба опытные security отсекли восторженных, оставив рядом с A'vel почему-то только Сашу, его жену и детей.

* * *

Многодетный Саня оставался серьёзен и выглядел скорее настороженным, чем восхищённым. Ночная жизнь Ашдода явно не нравилась ему. Он предпочёл бы спокойный вечерок где-нибудь под кондиционером, и чтобы за окном орошаемая лужайка, и пение птичек, и какой-нибудь старый фильм поставить. По-настоящему старый, из советских.

– Вы любите советское кино? – спросил A'vel, переходя с иврита на английский.

– Говори по-русски, – ответил Саша. – Мы оба русские. К чему эти…

– Шо?! Я по-русски?

– А по-каковски? Ты же Авель Гречишников. Так?

– Ну!

– Баранки гну. Вот и говори по-русски.

Что это покорный Саша так надулся? Жену к A'vel ревнует? Или… Нет, не стоит с этим москалём бодаться. A'vel любит всех своих поклонников, вне зависимости от места их постоянной прописки и вероисповедания.

– Девчата у тебя что надо, – A'vel протянул руку, прикоснулся к краю радужной юбочки старшей из девочек, сидящей на плечах Саши. – А сам ты чёрт… От мобилизации скрываешься? Одобряю! Война – это зло.

– Послушайте, Авель! – воскликнула красивая мамаша (похоже, от этой ведьмы воистину нет спасения!). – Во-первых, не стоит называть наших детей девочками. Они ещё слишком малы и не определились со своим полом. Во-вторых, говорите уж лучше на иврите. Благородный язык израильтян не подразумевает посконного хамства носителей суржика.

– Шо?! Носителей чего?

– Моя жена называет тебя грязным хохлом, – прорычал Саша, на всякий случай отступая.

Симпатичное существо на его плечах весело расхохоталось.

– Ишь ты! С виду херувимчик, а на самом деле такой же чёрт, как папаша…

– Не трогайте моего сына! – взвизгнула мамаша.

– А-а! Так всё-таки значит сын? С парубка педика растите? – фыркнул A'vel.

A'vel брезгливо сплюнул и направился вглубь бара. Из пропахшего табаком полумрака доносились нестройные аккорды. Кто-то пытался воспроизвести на органоле первые такты второго фортепьянного концерта Рахманинова. На десятом примерно такте сбивался и начинал всё сызнова.

– Авель, водки хочешь? – крикнули ему.

– Я перед концертом не пью. Та и какая тут у вас водка… Это не водка, а дерьмо!

– Как какая? Русская, конечно. Не дерьмо. Попробуй!

A'vel оттолкнул протянутую руку с полной до краёв стопкой. Прозрачная жидкость расплескалась. Запахло алкоголем. A'vel матерно выругался и кинулся к небольшому, декорированному в стиле техно подиуму. Голоса у него за спиной пытались спрятать в многословии обиду, как мачту ретранслятора в стоге сена.

– Зря ты называешь мою водку дерьмом. Через Киргизию возят. Дорого выходит, зато настоящая… – проговорил первый голос.

– Отстань от него. У нашего Авеля корона на голове. Слышишь, как по потолку шкрябает? – ответил ему другой.

– Эй, Авель, ты чего такой злюка? – примирительно проговорил третий.

Что это за шваль у органолы? A'vel вышибает ногой табурет из-под чьей-то задницы.

– Тут всё моё! Этот чёртов бар мой! Музыканты – мои! Весь этот жидовский Ашдод мой! – вопит он. – Я весь этот хреновый Ашдод куплю, продам и снова куплю.

Ему досадно, что красивая мамаша озлилась из-за того, что он назвал её мужа трусом. От любви до ненависти один шаг – так, кажется, говорят русские? Но A'vel не русский. A'vel не какой-нибудь соевый из Москвы. A'vel похоронит русских и сыграет по ним реквием. Нет! Не реквием. Моцарт слишком изыскан для русских. Так! Теперь надо успокоиться. Дай Господь памяти.

A'vel играет первые такты. Мрачная и величественная, апокалиптическая музыка. Слишком русская для приморского шалмана в каком-то там Ашкелоне. Вот сейчас он им задаст! Сейчас он вжарит им вместо второго концерта Рахманинова «Фортецию Бахмут»! Чёртовы москали! В какой город ни приедешь – всюду их толпа. Кто в трёхцветный флаг оборачивается и патриота из себя корчит, кто, наоборот, к педрилам примкнул. Чёрт их разберёт, этих хитрых москалей. Сколько их давили, а они, как тараканы, опять лезут и всем своё навязывают. Вот и сейчас он хочет сыграть «Фортецию Бахмут», а на ум идёт второй концерт Рахманинова. Жесть!

– Авель! Авель!!! Тебе надо успокоиться. Билеты проданы все. Через полчаса будем пускать в зал. Авель, опомнись!

– Кто это у нас тут такой нервный?..

– Нервный, говорите? Да он просто псих. Он меня ни за что на пол уронил.

– Да, Авель бешеный, но музыкант от Бога. Слышите, второй концерт Рахманинова играет по памяти.

– Второй концерт очень подходит к нашей нынешней обстановке. Как фон для сирен ракетной тревоги. В самый раз.

A'vel всматривается в полумрак бара. На входе уже проверяют билеты. Светятся дисплеи дорогих смартфонов. Публика одета с подкупающей простотой. На запястьях некоторых дам не выходящие