— Тому що я по-російськи не розумію. Мовою говори[25], — сварливо отозвался Игнатенко. — І взагалі, Тимофієм мене називай. Ми не на ХАЗі який-небудь, а в армії[26].

— Чегооо?!! — окрысился Соломаха.

— Солома! Наводи! Давай, ленивый чёрт!!! — проорал Воин, сопровождая этот свой первый посыл мощным залпом самых жарких матюков.

Клоун кинулся к ящику с минами.

— Двадцать пять пятнадцать!

Соломаха склонился над прицелом миномёта.

— Готово! — рапортовал он через пару секунд и тут же отпрянул, закрывая уши ладонями.

— Выстрел! — рявкнул Птаха.

Клоун подтаскивал ящик с минами.

— Выстрел!

Соломаха и Птаха присели.

Где-то вдалеке грохотали разрывы.

— Выстрел!

Над их головами трещали ветки. Противник крыл обильно, но мимо цели.

— Командир, меняем позицию? — спросил Соломаха.

— Не было такого приказа. Наводи, мать твою ленивую…

— Выстрел!

— Выстрел!!

— Выстрел!!!

Уши ломило. Нос забился пороховой вонью. Ответные залпы ложились всё ближе.

— Корректировка!

— Выстрел!

— Выстрел!!

Лесок стонал от грохота разрывов. Проклятое место, но лучше уж пороховая вонь, чем трупный смрад. Лучше грохот минных разрывов, чем вой и мольбы раненых, которым ты ничем не в силах помочь.

— В укрытие! Ответка летит!!!

И они кучей валятся в земляную щель. Лезут под бревенчатый накат. Дым, чад, комья земли, свист, грохот, звон в ушах, дышать почти невозможно. Лицо Птахи черно от сажи. Соломаха видит яркие белки и оскаленные зубы. Птаха что-то говорит, но слов не разобрать. Страха нет. Боли нет. Есть только азарт и вера в вечную жизнь. Соломаха произносит «Отче наш». Птаха и Свист угадывают по его губам и повторяют. Клоун пребывает в обычном для него состоянии глубокой ипохондрии. Воин рассматривает дисплей своего мобильника. Что там можно рассмотреть в такой обстановке? Рация трещит и кроет матом. Главное, боли нет. Визга раненого нет. Значит, все пока целы.

Залпы противника сначала редеют, а потом и вовсе утихают.

— Командир, надо менять позицию, — говорит Соломаха.

— Это только в том случае, если кунг уцелел, — уточняет Свист.

— Команды менять позицию не было, — мрачно отвечает Воин.

— Тогда нам хана… — не без ехидства говорит Соломаха.

Лицо Воина искажает гнев, но крик тонет в грохоте нового разрыва. На их головы сыплется земля. Всё тонет в дыму. Кто-то надсадно кашляет, кто-то матерится, а Клоун визжит от ужаса. Панический припадок выталкивает его из блиндажа. Новый разрыв. Клоун снопом валится на дно траншеи. Над недвижимым его телом свистят осколки, но под руководством Воина и Соломахи траншея вырыта на совесть, скрывает стоящего бойца в полный рост и спасает тело Клоуна от осколков.

Обстрел прекращается так же внезапно, как и начался. Хорошо тренированная интуиция Соломахи помогает ему отличить крайний залп от всех остальных.

* * *

После серии разрывов в лесу установилась странная тишина, словно внезапно выпавший снег укрыл всё слоем ледяной ваты. Соломаха знал, что будет дальше. Он сосчитал до пяти, и началось. Где-то неподалёку кто-то тяжело и протяжно взвыл. Ужасный звук длился около трёх минут и прекратился на нечеловечески высокой ноте. Наверное, раненый набирал в лёгкие воздух. В минутной тишине Соломаха услышал, как неподалёку что-то тихо булькает и, прихватив автомат, побежал на звук, надеясь достичь его источника до того момента, когда раненый боец завоет опять. Однако такого воя он больше не услышал. Вместо этого прозвучал одинокий громкий хлопок. Такой звук производит пистолет, не оснащённый глушителем. Соломаха грязно и витиевато выругался. Пистолетами в их полку вооружались только так называемые європейці[27]. Неизвестный боец больше не потревожит слух своих товарищей столь неприятными звуками — это ясно. Вопрос в другом: он сам застрелился или его дострелили? Соломаха знал наверняка, что європейці практикуют подобное не по отношению к своим, разумеется. Соломаха остановился послушать тишину. Слышался и хруст посечённых веток, и иностранная речь — это действительно петухи из роты наёмников бродили по лесу. Выстрелил пистолет одного из них. Соломаха снял автомат с предохранителя. Посечённые ветки оглушительно хрустнули под его ногами. Соломаха затаился. Так нельзя! Он должен соблюдать осторожность, подобраться бесшумно, чтобы всё-всё вызнать.

Мужик лежал на краю неглубокой воронки, навалившись животом на поваленное дерево. Каска откатилась в сторону, обнажив окровавленную голову. Он издавал странное, печальное тихое сипение на грани инфразвука. Примерно так же сверчит пойманный кошкой крот. Соломаха наклонился, заглянул ему в лицо. Раненый растерянно моргал глазами и сверчал. На доскональное изучение предмета Соломахе понадобилось несколько секунд. Мужик так себе, явно из винницких селюков, из тех, что русский язык демонстративно не понимают, но и в армию служить не рвутся, прячутся за подолами своих разудалистых баб.

— Я тебя перевяжу, а потом найду кого-нибудь, кто поможет тебя оттащить до мотолыги. Она тут неподалёку. Тебя отвезут в госпиталь. Не волнуйся.

— Зачем ты разговариваешь с ним?

Соломаха поднял глаза. Двое наёмников, Виллем Ценг Колодко, человек непонятной национальности и неопределимого возраста, и преподобный баптист Альфред Уолли Крисуэл, остановились рядом с ним. Преподобный сжимал в руке пистолет. Из-под низко надвинутой каски торчал кончик его багрового носа. Крошечного роста, в огромной каске и разгрузке, он больше походил на поганый гриб, чем на капеллана. Его обнажённые по локоть, совсем женские руки покрывали пятна сажи. Если Соломаха поднимет ногу повыше, то вполне может наступить на кумпол его головного убора и растоптать, вогнать поганку в землю, в преисподнюю, откуда эта тварь наверняка и явилась. Переступая с ноги на ногу, Соломаха боролся с вожделением. Виллем Ценг цедил самокрутку. Сладковатый дымок окутывал его рыжую бороду. Огромного роста, Виллем Ценг смотрел Соломахе прямо в глаза. От нагловатого этого взгляда коробило. Соломаха отвёл глаза.

— Солома? — пропищал Виллем Ценг. — Ты? У вас много раненых?

— Главное, ты не ранен и можешь сеять милосердие, — грубовато ответил Соломаха.

Виллем Ценг выпустил из ноздрей струю дыма.

— На… как это по-русски? — спросил он.

— Pihni, — подсказал капеллан.

— Не пихни, а пыхни. — Соломаха скривился.

Виллем Ценг протянул ему самокрутку. Соломаха сплюнул.

— Gospod s toboy, — проблеял преподобный, ужасно коверкая русскую речь.

Капеллан говорил ещё что-то по-английски. Очень быстро и прочувствовано. Проповедовал?

— Короче, — прервал его Соломаха. — Надо искать раненых. Надо их грузить.

Неестественно подломленные ноги раненого действительно сильно кровоточили. Соломаха быстро достал из разгрузки оба турникета, бинты, шприц с обезболивающим препаратом и принялся за работу.

— Not worth it. He’s already dead[28], — проговорил капеллан. — Both legs are broken. The femoral artery may be damaged. An injury incompatible with life. He’s bleeding out[29].

— Проповедуй тополям, заморыш, — не прерывая работы, проговорил Соломаха.

Получив инъекцию обезболивающего, раненый затих,