— «Констебль», мы тут мужика нашли в одном из домов, он говорит, местный. Вечером приведем.

— Сколько лет ему и как выглядит? — стал узнавать я, все еще надеясь поймать того мужчину, который сдал украинцам нашу первую группу.

— Лет сорок. Говорит, у него еще отец тут.

— Не тот…

— Что?

— Действуйте как договаривались. Дождитесь ночи и выводите их.

Как только стемнело, ко мне привели мужчину лет сорока и его отца примерно восьмидесяти лет с растрепанной седой бородой и пачкой гривень, перемотанных синим украинским скотчем. У его сына в руках были документы на дом и сумка с небольшим количеством вещей.

— Привет, дедушка. Это у тебя что?

— Как что?! Накопления. На старость копил. А оно, видишь, как.

— Поменяешь, я думаю, на рубли теперь. Добро пожаловать назад в Россию.

— Посмотрим, — не теряя присутствия духа ответил дед.

Сын тоже был совершенно не похож на того, кого я искал. От него я узнал, что в их доме, который находился на перекрестке уже девять месяцев, жили ВСУшники, подвинув их в дальнюю комнату. Я расспросил его, где у противника вырыты окопы и траншеи, и он мне указал места их расположения на карте. Накормив их кашей и напоив кофе, мы отправили их в Зайцево.

— Что, не поймал ты своего врага? — спросил психолог моего вояку, когда я утром лег поспать и закрыл глаза.

— Видимо, свалил вместе с украинцами.

«Что же произошло с этими людьми, которые выросли в СССР? Мы же родились в одной стране, и он даже старше меня и, наверное, сто процентов служил в советской армии. Как эти люди превратились в упырей, которые ненавидят свое прошлое?».

Вся моя злость сконцентрировалась на образе этого пенсионера, которого я представлял не иначе, как зигующим на параде в честь Степана Бандеры и выкрикивающего националистические лозунги.

«Ты мне еще попадешься, тварь! Столько пацанов из-за тебя погибло…» — проваливаясь в сон думал я.

Живые и мертвые

Никто из них еще не знал, что вынужденная остановка у моста, разрезавшая их колонну надвое, в сущности, уже разделила их всех, или почти всех, на живых и мертвых.

Константин Симонов

Всю ночь ребята из группы эвакуации собирали и выносили тела наших погибших товарищей. Их приносили и складывали друг возле друга, застывших, как поломанные куклы, в нелепых позах. Самое страшное было то, что глаза большинства погибших были открыты. Они не хотели закрывать их и покидать этот мир, они хотели видеть, что же здесь произойдет после того, как их не стало. Куда бы я не передвигался, они как будто следили за мной в полутьме подвала и молчаливо спрашивали: «Зачем ты нас туда послал, командир? Что нам теперь со всем этим делать?».

Их безжизненные тела, как гора черепов с картины русского художника Верещагина «Апофеоз войны», немым укором напоминали живым, что мы теперь в неоплатном долгу перед ними. Мне хотелось убежать и не соприкасаться с их телами и глазами даже взглядом.

— Что, неприятно тебе, «комерс»? — встал рядом с психологом, мой вояка. — Смотри, этому пуля попала в голову. Это значит, что смерть была быстрой и легкой. Завидую ему.

— Перестань!

— «Все люди смертны. Сократ — человек. Следовательно, Сократ смертен» — процитировал он самый известный силлогизм из логики. — Странно, что ты еще к этому не привык! Люди ко всему привыкают.

— К этому не хочется привыкать.

— Тогда думай о живых. И о том, как сделать так, чтобы они не лежали рядом с мертвыми.

После подсчета «двухсотых» и сверок со списками, оказалось, что еще четыре бойца числятся в «без вести пропавших». «Птица», отвечающий за личный состав перед кем-то из главного штаба отряда, стал торопить меня с поисками.

— Нашли еще две семьи мирных, — вышли в эфир бойцы с передовой.

— Как стемнеет, нужно их в штаб эвакуировать.

— Сделаем.

Через два часа после заката в подвал привели первую семью. Их было трое. Муж и жена лет пятидесяти, одетые в теплые и относительно чистые вещи, и их сын — парнишка семнадцати лет с коробкой от армейского пайка. Они тревожно озирались по сторонам и не знали, как себя вести.

— Присаживайтесь, — предложил я. — Что у тебя в коробке?

— Крыса домашняя, — ответил парень и, приоткрыв коробку, показал мне своего питомца.

— Не бросил друга, — с большим уважением в голосе сказал я.

Мы стали общаться, и парень рассказал, что учился в музыкальном училище до военных действий и очень сожалеет, что пришлось прекратить учебу. Его отец молчал, а мать плакала, когда слушала своего сына. Вдруг отец очнулся и обращаясь ко всем нам заговорил.

— У меня там в сейфе ружье хорошее. Я охотник. Пользуйтесь.

Я смотрел на эту семью и мне становилось все больнее.

Я сопереживал им, потерявшим свой мир и всю свою прошлую жизнь, и даже боялся думать, что их ждет впереди. Хотелось быстрее их отправить дальше в штаб, чтобы они оказались как можно дальше от войны и смерти. Эти люди были мирными, и они были неуместны в ситуации, где одни люди неистово убивали других. Где все перевернулось с ног на голову, и то, что еще вчера казалось невозможным, стало нормой.

— Все самое страшное позади. Теперь вы в безопасности, — заученно стал бубнить я, сам не веря в то, что говорю.

Они слушали меня и кивали головами. Я вышел на связиста в штабе и заказал машину, чтобы их эвакуировать. После того, как я получил подтверждение, что машина выехала, я вышел на ребят и дал команду выводить вторую семью.

— Они отказываются уходить, «Констебль». Что нам делать?

— Скажи, у нас приказ! И точка! — повысил я тон.

— У них две собаки где-то по огородам бегают. Овчарка немецкая и хаски. Без них не хотят уходить.

— Пообещайте им, что мы будем их искать. А пока пусть выходят. Скажите им, что командир приказал их выводить, и точка!

Как только их завели в подвал, на меня напала женщина лет шестидесяти с аккуратно подстриженными крашенными волосами, одетая в дубленку.

— Кто здесь главный?

Она обвела нас глазами и, увидев, как я кивнул, быстро подошла ко мне.

— Мы никуда не пойдем! Тут наш дом. Вы сейчас займете наш квартал, и мы вернемся домой. Нас даже украинские солдаты не выгоняли!

— Я вас очень хорошо понимаю, — включился мой психолог. — Но, скорее всего, как только мы займем ваш квартал, сюда начнут стрелять «Градами» и минометами. У вас просто нет шанса выжить в вашем доме.