в освобожденных городах Донбасса, не имеет значения, что это граждане Украины. Как только они попадают на нашу территорию, они становятся предателями. Я верю, что никто из вас не будет вести себя как животное, но, если среди нас найдется такой урод, он должен быть остановлен. Когда-нибудь Артемовск будет восстановлен, как это было уже не раз за его многовековую историю, и эти люди вернутся в свои дома.
«Горбунок» предложил тактику штурма «крест-накрест».
В квартал заходило сразу две группы и штурмовало, прикрывая друг друга, обе стороны квартала. Группа, которая зашла справа, разбирала дома слева, а группа, которая зашла слева, обстреливала и разбирала дома справа. Там, где РВшники целый день брали дом, мы брали квартал. Эта тактика дала отличный выхлоп, и мы стали продвигаться быстрее и за первые два дня забрали и зачистили всю первую линию и бились за оставшиеся дома ступни «валенка», стараясь выйти ко Второму Гоголевскому переулку.
Ночью мы подтянули резервные группы, которые сформировали из пацанов, которых подтянули с тыловых позиций. За улицей Независимости почти параллельно с нами двигались разведчики, с которыми мы тоже работали крест-накрест. Мы помогали гасить огневые точки на их стороне, а они на нашей. Все группы работали в парах, помогая и поддерживая друг друга перекрестным огнем из гранатометов и автоматов. Пацаны учились штурмам домов на ходу и с невероятной скоростью. Умение быстро приспосабливаться к меняющимся условиям, передача опыта тех, кто тут был уже несколько дней и беспрекословное подчинение приказам давали нам огромное преимущество в продвижении. Еще два дня ушло, чтобы полностью зачистить всю ступню «валенка» и выбить украинцев за дорогу.
В детстве я читал книги и смотрел фильмы про бои в Сталинграде, когда противника можно было рассмотреть невооруженным глазом. Но это были немцы. Чужой нам, неславянский, народ, с которым у нас были многовековые терки. Тут нам противостояли родственники по генам и крови, с которыми еще десять лет назад не было границы, и можно было ездить в Украину по российскому паспорту. Мы как будто вернулись в древние времена княжеских междоусобиц эпохи «Повести временных лет», когда одно славянское племя воевало с другим. Ментальная война идеологий между народами, связанными экономическими, кровными и историческими узами. Я был уверен, что переосмысление того, что происходило сейчас и в чем я принимал непосредственное участие, будет происходить еще много десятилетий после этих событий.
На следующий день мы должны были перевалить через дорогу и войти в два квартала голенища «валенка». По углам этих кварталов у украинцев были расположены пулеметные гнезда, которые держали всю площадь под обстрелом. Кроме того, с севера постоянно выезжала БМП с тридцатимиллиметровой пушкой и разносила дома, занятые нашими бойцами, в щепки. Для ее снарядов не существовало преград. От ее очередей разлетались кирпичи, железные ворота, крыши и бетонные плиты. Очередь прошивала дома насквозь, снося все, что попадалось на ее пути.
— «Македон» — «Горбунку»? Действуете по обычной схеме. Выскакиваете и глушите их пулеметчиков. Видел, откуда они долбят?
— Да.
— Как только они заткнутся, заскакиваете в дом напротив и закрепляетесь там. Главное, не торопитесь. По паре гранат из РПГ по пулеметам и в дом, и погнали.
— Сделаем, командир.
Наши группы выстрелами из гранатомета подавили два пулемета и пошли на штурм. Но один пулемет, который бил не ясно откуда, внезапно ожил и сбрил очередью «Македона» — командира одной из групп. Он пришел на пополнение из группы «Айболита», и именно его гибель спровоцировала у меня приступ отчаяния и эмоциональный срыв, который знаком всем, кто воевал на передке. Я увидел, как он упал и опрокинулся на спину, завалившись на бок, и волна тошноты из горя, грусти и отчаяния подкатила и сдавила горло. Я не знал «Македона» лично, но я часто общался с ним по рации, и мне по манере его общения было ясно, что он вменяемый и нормальный человек, который не задавал тупых вопросов и схватывал информацию на лету. С такими бойцами у меня образовывалась эмоциональная связь, как с людьми, которых я понимал с полуслова. И, когда они погибали, этот нерв лопался с звуком рвущейся гитарной струны. И пока это было можно, пока позволяли разные психологические защиты в виде бравады и рационализации, мне удавалось гасить эту боль и не давать ей вырваться наружу. Но переживания, которые я испытал за два неудачных штурма, чувства, которые затопили меня, когда я общался с мирными и это горе по поводу смерти «Македона» сработали как переполненный давлением паровой котел. Боль накатывала блоками и волнами, и я боролся с ней, чтобы не показать виду, что готов заплакать от переполнивших меня эмоций.
— Я сейчас вернусь, — сказал я и вышел.
— Ты командир! Тебе нельзя ныть! — тут же вылез из засады вояка.
— Пошел на хер. Мне все равно, кто я. Мне больно. Я устал видеть, как они умирают. Как их калечит. У меня больше нет сил переживать эти чувства потери и отчаяния.
— Так это же война. А ты на лучшей в мире работе. Тебе же командир говорил, что это просто такая работа.
— Я человек и не могу убить в себе все живое! Я чувствую нормальные человеческие чувства! — орал мой психолог.
— Ладно, ладно… Ты покури, успокойся. Такое же уже было. Это просто посттравматический стрессовый синдром. Подыши глубоко. Вот. Правильно. Видишь, уже легче, — поддерживал меня мой вояка.
— Нужно возвращаться. Там бой идет. Подумают, что «Констебль» посрать захотел посреди боя, — попробовал пошутить я.
— Или сам обосрался, — поддержал шутку солдафон. — Ты, главное, не думай про то, сколько их тут погибло и сколько еще погибнет. Не думай…
Когда мы взяли эту позицию, то весь этот «валенок» целиком — от Большого Троицкого до Кирпичного переулка — назвали в честь героически погибшего русского солдата и бойца ЧВК «Вагнер» с позывным «Македон».
Западнее голенища был большой пустырь с огородами шириной метров триста пятьдесят. За ним были частные дома другого района Бахмута, которые относились к зоне ответственности пятого штурмового отряда. Пацаны из «Пятерки» уткнулась в первую линию домов и со скрежетом толкалась с украинцами на этой позиции. На севере, за Кирпичным переулком, мы выходили на городской оперативный простор. Восточнее за разведчиками находился огромный искусственный водоем, образованный благодаря дамбе, которая перекрывала реку Бахмутку.
Последним на этом участке мы брали свою часть того самого перекрестка, где у украинцев была перевалочная база и где мы с дрона видели «гхарну украинску дывчину». ВСУшники рубились смертным боем за этот перекресток, и именно здесь мы
