Дни шли как в карантине. Менялись только места работы, простыни и намерения, которые больше были похожи на уловки.

— Не выходить, пока не закончу главу, — давала она себе почти религиозный обет. — Не смотреть больше в телефон.

Вместо этого Джованна шла в ванную и долго рассматривала ранки в уголках губ, похожие на маленькие чужие рты, открывшиеся вокруг ее рта. Как будто гриб хочет ей что-то сказать. Может ли треснувшая кожа быть знаком? Гласной буквой, например? От чтения глаза становились сухими, а мозг временами думал сам по себе. Она чувствовала, как глазная мышца внимательно следит за буквами, в то время как другая часть, более массивная и самодостаточная, выходит прогуляться по парку, копает руками яму, засыпает себя землей.

Она думала о лице человека, который вышел из комы. Белая, прилипшая к кости кожа. Нечто похожее она видела у пациентов с острыми грибковыми инфекциями, чьи организмы, победив наконец инвазивный патоген, оказывались настолько истощены, что обычно они вскоре умирали от какого-либо легкого заболевания. Например, простуды. Но как такое обширное присутствие микроорганизмов могло внезапно превратиться в ничто? Снимки показывали, что гриб проник в мозговую оболочку. И вдруг как будто сам решил покинуть тело. А вдруг между ними сложились симбиотические отношения? Джованна пообещала себе гнать такие мысли подальше.

Зазвонил мобильный, вибрируя на краю холодильника и грозя упасть в сковороду с шампиньонами. Джованна успела подхватить телефон в последний момент и ответила.

— Алло, да, это я. Да. Ну, в зависимости… — Она уменьшила огонь, чтобы шампиньоны не пересохли. — Что конкретно от меня требуется? — Поставила тарелку с рисом в микроволновку. — Минутку, я посмотрю. Удобно будет на следующей неделе? Прекрасно. Как к вам доехать? — Пошла в комнату и вернулась с гроздью грязных чашек в свободной руке. — Хорошо, я пришлю вам смету. До свидания.

Она вернулась в комнату и небрежным почерком записала в висевшем на стене календаре: «Арауканская лесопромышленная компания».

* * *

Коты болели. Каталина присела у порога кухни и пощелкала пальцами. Три усталых животных подошли на звук. Она поставила перед ними блюдце с теплым молоком и растворенными в нем таблетками парацетамола. Исхудавшие коты медленно лакали, пока девочка гладила их по головам.

Брат смотрел на нее из кресла в гостиной, развалившись перед телевизором. На мгновение он вспомнил, как они с другом Энсо додумались накормить уличных котов рыбными консервами с измельченным стеклом. Они были детьми и только начинали интересоваться миром. Ты представляешь, как это — умереть? — спросил Энсо, медленно перетирая стекло в ступке. Наверное, это как когда свет отключают, ответил Патрисио, уперев рассеянный взгляд в этот кусок перемолотого окна и вспомнив, как отец спросил его, знает ли он из чего делают стекло, прежде чем бросить ему в лицо горсть песка.

Тощие коты мяукали всё громче, пока Энсо постукивал пальцем по жестяной крышке, открывал банку и смешивал всё ложкой. Патрисио слышал их и представлял уличные фонари, текущую по проводам жизнь, светлячков, двадцать пять блестящих пуль, разрывающих тело, линии электропередачи, кашель животного, проглотившего гранату, товарищ говорил ему смотреть в глаза умирающих котов, пока у них не расширятся зрачки, появляется пелена, короткий спазм, и им становится легче.

Патрисио встал с кресла, подошел к двери. Животные лакали с трудом, так двигая торчащими ребрами, словно хотели вылезти из кожи. Он знал, что они умрут. Открыл шкафчик и достал одну из трех остававшихся банок с консервированным тунцом. Сказал сестре, чтобы подвинулась, и опрокинул банку прямо в молоко. Коты подняли головы. Их зрачки были похожи на стекла разбитых очков. Патрисио почувствовал, как по спине стекают капли холодного пота, вспомнил крики и оплеухи отца несколько месяцев назад, вспомнил, как большие руки поднимали его по стене, удерживая за ворот рубахи.

Всему виной была грязная шутка. Невидящий взгляд, высокий заразительный смех в разгар дворового футбола, «имел я твою мертвую мамашу, Марамбио», а потом — всё красное, Энсо, который говорит ему, что жизни нужно иногда приставлять нож к горлу, и Патрисио с ним согласен: он схватил приятеля за шею, швырнул на землю и принялся молотить его по голове, пока мир не исчез в белом дыму, лицо между подушкой и матрасом, он говорит с мамой, слюна стекает из уголка рта, голос, простыня, она слушает, отвечает ему в его голове, гладит, как будто кот сворачивается калачиком у него на спине, как будто это шум ветра в соснах или звук дыхания одинокого подростка посередине двора, в полдень мир свободен, океан земли, чтобы плакать, опущенная голова, темнота влажной комнаты летом, полуденная жара и форма, дисквалификация, повисшая привкусом сухой земли в горле, черная вода, тяжелые металлы в теле, вспышки, спазмы, бутылки катятся, пока не достигают кирпичной стены, ровные всхлипы, свет, который зовет вернуться домой и оставаться там долго-долго, спать и думать.

— Пойдем, пусть они поедят, — позвал он сестру.

— Они выздоровеют?

Они зашли в дом. Закрыли дверь и сели перед телевизором. Вскоре стемнело, а когда Патрисио встал, чтобы поставить чайник, отключился свет.

Он посмотрел на сестру в темноте.

— Ката, — сказал он ей, — пойдем лучше спать.

* * *

Всё сущее силится, как может, продлить свое существование. В природе для всего есть нечто более могущественное, что его разрушает. Рыдают ли мотылек или жаба, схваченные цаплей? Любой мир висит на ниточке, раскачиваемой ветром. Как есть смерть, которая побеждает и пожирает жизнь, должна существовать жизнь, которая пожирала бы смерть.

* * *

Учась в аспирантуре, Джованна целыми днями собирала грибы. Это она любила больше всего — провести целое утро в лесу, отщипывая кусочки плодовых тел и мицелия, чтобы потом проанализировать их в лаборатории. Изучение этих организмов требовалось для различных целей: формальное исследование гиф быстрорастущих грибов для оценки их способности к искусственному размножению, или точное, квадрат за квадратом, измерение грибницы Armillaria ostoyae, которая занимает почти два квадратных километра под землей, или анализ симбиоза различных видов патогенных грибов.

Конечно, некоторые прогулки совершались с иными целями. Она часто вспоминала поездку в заповедник Блэкли, как она лежала на траве рядом с Тиффани, с которой они только что съели по красному мухомору, как позволяла той нежно гладить ее по шее до края уха, чувствовала отношения принадлежности между каждым волоском, каждой травинкой и мыслью, старательно сдувала капли росы с мокрых стеблей, наблюдала за плывущими в ритме движения век облаками, а позже металась в бреду, тяжело дыша и с трудом продираясь в зарослях