со сломанным рогом и полуторагодовалый стригун, мухортый. И все они были съедены нами до весны, з а исключением стригуна. Делать было нечего - отец отдал в батраки Хамита, потом и наш Сабит ушел к чужому порогу. А через год -полтора наступила и моя очередь. В то лето тысяча девятьсот шестнадцатого года казахов начали призывать на тыловые работы, и к нам неожиданно приехал гость - родной брат матери. Он рассказал, что придется идти и ему и нужен кто -то, кто помогал бы п о хозяйству. У него двое ребяти шек, еще маленьких, и жена не может отлучаться из дома. Он уговаривал родителей отпустить меня к ним в аул . И мать и отец подумали, что все же в доме родст венника - не то, что в чужом, И отпустили меня с ним в Кустанайский уезд. Так далеко от родного аула я еще никогда не уезжал. В их краю аулы селились вдоль речки Убаган, Низкие серые землянки зимовок были з десь те же, что и всюду, но образ жизни люди вели несколько иной. По старой памяти они откочевывали на джайляу, но всего километров за пять, не дальше. Здесь уже давно занимались земледелием, и посевы требовали пос тоянного присмотра.

Я попал к своим нагаш и1 как раз во время уборки урожая и с утра до позднего вечера проводил в поле, учился вязать тугие снопы, гонял лошадей по кругу во время молотьбы... Полевые работы наконец все были переделаны, но время отдыха не наступило. Лов рыбы тоже входил в обычай этого рода. Вместе с другими ребятами и пожилыми мужчинами я плел из камыша длинные, в два человеческих роста, щиты. Мне показали, как надо плести: к толстому концу стебля подкладывается, наоборот, тонкий, снова толстый, к так до бесконечности. Лед на реке достиг толщины в два пальца. Мы про - долбили его и перегородили речку щитами. В четырех или пяти местах были оставлены проходы, и в них расположены ловушки, плетенные восьмеркой. Каза (смерть) назывался такой способ. Шла ли рыба вверх по течению или вниз, она не могла миновать ловушку. Как сейчас - не знаю, а тогда в Убагане водилось много рыбы. Только успевай вытаскивать! О стылый лед отчаянно шлепались, били хвостами, а потом затихали щуки, окуни, сазаны, лещи, караси. Особенно долго не могли примириться со своей участью шустрые чебачки. Но успокаивались и они, и в лучах холодного зимнего солнца отливали серебристой синевой, как закаленные в ледяной воде клинки кавказских кинжалов. К середине зимы на продажу и в запас был о налов лено достаточно рыбы, и наступила передышка. В соседнем ауле находилось двухклассное русское училище. В декабре, не по правилам, красноносый учитель принял меня в первый класс. Я не могу вспомнить его имени, говорили, что он был откуда -то из -под Ак тюбинска.

1Нагаши - родня по материнской линии.

Но я не забыл размера взятки: шесть рублей - это четыре пуда рыбы, той самой рыбы, которую мне приходилось собирать по утрам, когда река дымилась от мороза, а встававшее над степью солнце было багровым. Вскоре красноносого учителя уволили. Тогда мы и познакомились с Бекетом Утетлеуовым. Я могу сказать одно: в то далекое время, когда сельских учителей знали наперечет, нужно было какое -то особое счастье -попасть в руки этого педагога, который видел свое назначение не только в том, чтобы научить темн ых и диковатых аульных ребятишек письму и счету. После уроков он иногда рассказывал нам разные увлекательные истории, которые расширяли наши представления о жизни. От него мы впервые услышали имя - Крылов. Он читал нам его басни в своих переводах, и мы весело смеялись над тем, как хитрой лисице удалось обмануть ворону, захвалить ее так, что ворона каркнула во все горло и выронила из клюва кусок курта. Бекет знакомил нас с произведениями Абая и Алтынсарина. Что -то забывалось: нам ведь было все -таки не много лет. Но что -то и западало в память. - За что бы ты ни брался, берись чистыми руками! -Бекет повторял это довольно часто, по самым разным поводам. И мы бегали мыть руки чуть ли не каждую перемену, А то, что выражение имеет и другой, более глубокий смысл, я п онял значительно позднее, Бекет заметил мою страсть к народному эпосу, к дастанам - и стал давать мне книги. Для начала принес свои стихи, они назывались «Жиган -терген»1. Стихи пришлись мне по душе, я запомнил отдельные строчки и твердил их про себя. Бекет спросил: «А что же именно тебе понравилось?» Я долго краснел, запинался, но так и не сумел толком объяснить - что. Мысли -то у меня были, а вот выразить их не хватало слов. Он не настаивал и дал мне поэму «Шахмаран», велел читать и потом пересказать ему вс е своими словами. Поэма увлекла меня. Я несколько дней провел над книгой, отказываясь от беготни с ребятами. Не могла не тронуть

история царя змей. Меня поразило высокое благородство, с каким он отнесся к человеку, попавшему в беду, и так горько было потом убедиться в черной неблагодарности, в предательстве человека. Бекет остался доволен моим пересказом. Он спросил, что я ещё читал, и я назвал ему дастаны, которые попадали мне в руки там, дома, когда я ходил учиться к мулле. Как-то вечером к учителю собрал ись гости. Он позвал меня и заставил выступить. Я сперва ужасно застеснялся. Казалось, я не смогу вспомнить ни слова. Но возникла первая строчка, потянула за собой другую, третью... Это были отрывки из «Кыз -Жибек». Гости в один голос хвалили искусство юног о чтеца. Для неграмотного народа каждый, кто умеет оживить немые слова, написанные в книге, уже считался ученым, уважаемым человеком. Для меня, два года просидевшего в школе муллы, уроки в первом классе показались легкими. Многое я схватывал быстрее, чем те мои товарищи, для кото рых учение было в новинку. А ничто так не портит, как ощущение своего превосходства. К тому же я видел: новый учитель расположен ко мне. Злоупотребляя его хорошим отношени ем, я - не прошло и месяца - заявил Бекету: - Мугалим1, я хочу вам сказать: я уже первый класс закончил. Сейчас учу книги второго класса. Бекет даже растерялся от такой заносчивой само - надеянности. Но грубым