- Мы все прошли через это. Разве не для чужого очага сотворил женщину аллах? Так что на все божья воля, и не нужно тосковать понапрасну, милая. Отец с матерью велят тебе попрощаться со всеми жителями аула, получить благословение аксакалов, отведать пищи в домах уважаемых людей. Вставай, не нужно горевать попусту...
Айша подняла опущенные веки, гневно сдвинула брови:
- Рапыш, я выросла у тебя на руках. И не было случая, чтоб я ослушалась тебя, чтоб мы не поняли друг друга. Но сегодня я говорю тебе: уходи, я не стану делать того, за чем тебя послали.
Рапыш так и ахнула от неожиданности.
- Что ты, что ты, голубушка,- заторопилась она.- Ладно, ладно... Молчу я... Я ведь только передала тебе родительское слово. Так что не обессудь, милая... Она вышла из юрты, и вскоре явился другой посланец родителей Айши.
- Отец с матерью велят тебе обойти аулы. Лошади с утра оседланными стоят, и твоя тоже. Если дочь ты им, то окажи дочернее повиновение, получи благословение старших,- сказал он.
Айша и не шелохнулась в ответ. Молодежь недоуменно переглядывалась, не зная, как к этому относиться.
В юрту стремительно ворвалась мать Айши, и все взоры обратились на нее. Салиха была разгневана. Мысль о том, что она, став владелицей тридцати голов скота и породнившись с Бименде, может держаться, как равная, с женой самого бая Айнаша, опьяняла ее, и она забыла свои вчерашние сомнения.
- Почему никого не слушаешься? Почему не идешь по аулу? - резко спросила она.- Разве ты первая девушка, покидающая родительский дом? Лошади готовы, люди ждут тебя. Немедленно выкинь из головы всю свою блажь! - приказала она и вдруг набросилась на присутствующих: - А вы что сидите, как неживые? Возьмите Айшу под руки и ступайте на улицу. А то раззявились тут, будто никогда проводов невесты не видели.
Айша подняла на мать холодные глаза.
- Что хотите со мной делайте, но прощаться я ни с кем не стану. В чьем доме готово угощение для меня? Чье благословение я должна получить? И на что благословляете меня вы, родители, сбыв меня с рук и продав вдовцу? Как пса
бездомного, гоните меня за порог, торопитесь, сердитесь! Не мил мне мой род, если он так поступает со мной! И если лошади готовы, то и я готова. Приведите сюда коня. Велите сесть в седла тем, кто поедет к каракесекам за моим выкупом. Тронемся в путь, довольно медлить, раз дело сделано. Я все сказала.
Наступило молчание, и опустила голову Салиха. А ведь права дочь!
Прельстившись богатством, поддались они на уговоры, и как бы не вышло из всего этого большой беды. Так, с опущенной головой и пошла Салиха прочь. Сторожкой, кошачьей поступью пробрался в юрту смуглый джигит, один из спутников жениха.
- Ты из рода каракесек? - спросила его девушка. - Да.
- Вы действительно готовы к отъезду? - Да.
- В таком случае заседлай для меня рыжую кобылу Шакира...
- Твоя лошадь давно под седлом.
- Нет, я хочу ехать на лошади Шакира. Она - резвее,- упрямо сказала Айша, и джигит не посмел перечить ей, опасаясь ее нрава, о котором был наслышан.
- Хорошо,- сказал он, уходя, но девушка вернула его с порога:
- Своего коня тоже приведи. Мы вместе сядем в седла и вместе тронемся в путь. Прощаться я ни с кем не собираюсь, запомни это. И поспеши...
- Хорошо, хорошо,- снова сказал джигит уже на ходу.
- А ты ступай и помоги ему,- велела Айша Садырбеку, и тот, удивленно глядя на нее, повиновался приказу.
Вскоре две оседланные лошади стояли у юрты Айши. Смуглый джигит и Садырбек вошли в юрту. Девушки, молодухи, парни притихли и молча взирали на происходящее, не веря своим глазам и ушам.
- Все готово? - повернулась Айша к вошедшим. И получив утвердительный ответ, принялась торопливо одеваться. Надела чапан, обмотала поясом талию, взяла в руки камчу.
- Ну, прощайте,- обернулась она к столпившейся молодежи.- Никому, кроме вас, я не скажу больше этоro слова. Отныне нет у меня ни отца, ни матери, ни родных. Отныне близкие мои - каракесеки. Прощайте, все прощайте! И если кого-нибудь из вас я обидела словом или делом, не держите в сердце зла на меня. Аллах велик! ..
И вдруг толпу словно прорвало. Раздался плач, послышались причитания:
- Айша-ау, неужели так уедешь?
- Неужели увезешь в сердце обиду?
- Ай, милая, так и не простишься ни с кем из своих?
- Не обессудь, голубушка, мы любим тебя.
- Побудь еще немножко.
- Айша, жаным, неужели и на нас зло в сердце держишь?
- Хоть с нами по-хорошему простись.
Все ахали, вздыхали, обнимали Айшу.
Наконец она с трудом вырвалась из объятий. - Довольно!.. Хватит!..
Девушки, перестаньте плакать... Прощайте... простите, если что не так...- Она
утерла навернувшиеся слезы и взобралась на рыжую кобылу, которую подвел к ней джигит.
За ней валом побежали девушки, парни, ребятишки, молодухи.
Взрослые аульчане молча следили за происходящим. На мать, на отца, на родственников Айша даже не оглянулась.
В путь! - скомандовала она, взмахнув камчой, и конь ее помчался стрелой. И жених, и сваты, и родня девушки лишь рты поразевали от неожиданности, будто сплавщики, у которых сорвался и уплывает плот. Но вскоре Шакир пришел в себя и вскочил в седло. Его примеру последовали все остальные. Родственники, догнав Айшу, хотели проститься с ней хотя бы здесь, в степи, но девушка, услышав приближающийся конский топот, даже не оглянулась, а лишь пуще пришпорила коня. Рыжий иноходец, любимец Шакира, рванулся и оставил провожатых далеко за собой. На спине его цепко, как сокол, сидела девушка с нахмуренными соболиными бровями.
Небо прояснилось, и солнце залило землю сияньем. Всадники мчались на запад, туда, где жили каракесеки.
Тем временем, из-за могильника-усыпальницы на берегу Есени выехал человек на сивом коне. Плоское, широкое лицо, смуглый... На ногах большущие старые сапоги, поверх заношенного черного бешмета чекмень, подбитый верблюжьей шерстью. На голове - потертый тымак. В руках - камча с толстой белой рукояткой. Сбоку свисает тяжелый соил.
От взоров провожатых Айши джигита надежно скрывали
