«Опасности нет… все в порядке», — внушал он себе, стараясь сосредоточить внимание на том, что руки и ноги двигаются, что он видит, слышит, осязает — следовательно, опасность позади.

Потому ли, или по другой причине, — может, организм еще в состоянии был справиться с приступом, — но пульсация начала утихать, хотя потребовались долгие минуты, чтобы она улеглась окончательно.

Он лежал, не шевелясь, и наблюдал, вслушивался. Вслушивался в самого себя.

Он обдумывал происшедшее как врач. Сперва разобрался в новых симптомах; он точно знал причину каждого из них и возможный исход. Собственно, возможностей оставалось все меньше и меньше, в его положении каждый из этих симптомов раньше или позже должен почти наверное привести к смерти. Он мог бы просто заранее заполнить все рубрики свидетельства о смерти…

Сообразив все это, старый доктор вдруг успокоился. Так успокаивается солдат, окруженный сотней кровожадных врагов и понявший, что спасения ждать неоткуда.

«Во всяком случае, следует отдохнуть, — подумал он без всякого убеждения. Спокойно и бесстрастно нанизывал слова, одно за другим, как в детстве, бывало, машинально бормотал вечернюю молитву. — Только не валяться день-деньской без дела да скучать — это не годится, тогда уж всякой сопротивляемости конец! Вот на море мне будет хорошо. Несомненно, хорошо. А работать час-другой совсем не трудно, это тот же отдых…»

Тем временем рассвело. Начиналась прелюдия дня, утренний концерт просыпающейся деревни.

Старый врач долго лежал не шевелясь. Потом даже задремал, а проснувшись, почувствовал себя свежим и отдохнувшим. Он открыл окно, прошелся по комнате и решил, что ни словом не обмолвится жене о море, пока здесь наследница — «эта механизированная ангорская кошка».

Но как только она уедет, непременно поговорит с женой. И судьбу участка выяснит сегодня же.

Утренний прием оказался легче, чем вчера.

То ли народу пришло меньше, то ли время летело быстрее; старый доктор охотно шутил со знакомыми, расспрашивал их о родственниках: «Ну, а мамаша как, все мается с желудком?», «Малыш-то ест теперь? Помогло лекарство?» Он не искал популярности и спрашивал скорее по привычке: ведь он вот уже несколько десятилетий держит в памяти истории болезней всех жителей деревни.

Приходили и дети — он роздал уже все коробочки из-под лекарств.

Иногда откуда-то из глубины сознания наплывало вдруг мучительное ощущение, испытанное нынешним утром, но так просто, так естественно было все в мире — он жив еще и дышит, кто-то вскрикивает от боли, а кого-то уж и похоронили, — что ощущение это быстро рассеивалось. Оставался пинцет, позвякивающий о стекло столика, запах эфира, солнечный свет из окна, и оставались больные (которые уже перепахали дедовские могилы, чтобы своевременно и по плану заготовить место для себя).

Следующей на очереди была молодая бабенка, лет двадцати, с небольшим. У нее выскочил ячмень на глазу, и она просила какой-нибудь мази.

— Ну как, Юлишка, — спросил старый доктор, — зудит еще мизинчик-то, когда к муженьку притрагиваетесь?

— Ой, это когда уж было-то, — посмеиваясь, отвечала молодушка.

А старый доктор, выписывая рецепт, продолжал:

— Ведь оно, знаете, как бывает… поначалу-то даже в кончике мизинца мурашки бегают, а потом уж и рука ничего такого не чувствует, потом, потом, потом… дальше не скажу, потому что рецепт готов… потом и вовсе мурашки пропадают, и нет их.

Молодуха кокетливо поиграла глазами:

— Ох, да как же вы все знаете, господин доктор!

— К сожалению, — отозвался доктор и начал было объяснять, как пользоваться мазью, но тут зазвонил телефон.

На почте включили область и соединили со здравотделом.

Главврача области, который был сейчас на другом конце провода, старый доктор знал; когда-то они даже работали вместе несколько недель в городской больнице.

Голос прозвучал так чисто и так громко, что старый доктор отставил от уха трубку. Он не признался, что ведет прием больных и даже ездил в соседние деревни.

— Только в особо острых случаях, — сказал он. — Как, например, в моем собственном. Сегодня на рассвете я получил визитную карточку…

Телефон:

— Какую визитную карточку?

— Некой пренеприятной особы, которая всех нас навещает, когда наступает черед.

Пауза.

Телефон:

— Слушай, Дежё… в самом деле, как ты там?..

— Вообще хорошо. Мог бы почитать себя восемнадцатилетним, если бы не знал наверное, что мне на пятьдесят больше.

Телефон:

— Шутишь или сердишься?

— И то и другое.

Телефон:

— Сердишься ты напрасно, мы действительно в тяжелом положении. Сам знаешь, у доктора Варнаи и так огромный участок…

— А Сакач?

Телефон:

— Сакач с понедельника заменяет другого своего соседа… на две недели. С доктором Балла сложности иного рода, я не хочу об этом по телефону… Во всяком случае, Дежё, если дело так серьезно… ну, вот что, я сейчас же распоряжусь. Еще до обеда, сегодня же.

Долгая пауза.

Пациентка, которая ожидала, скучливо уставясь перед собой, вздохнула, села опять на стул и принялась разбирать рецепт.

Телефон:

— Алло?!

— Что ты собираешься делать? — хрипло спросил доктор.

Телефон:

— Понятия не имею. Как гром среди ясного неба… Ну, в конце концов, это будет, увы, не первый участок без врача, когда людям приходится по десять — двадцать километров шагать, чтобы попасть на прием…

— Не совет же страдает, верно? Страдают больные… А потом — смотри статистику смертности, число безнадежных больных, и так далее…

Телефон:

— За меня теперь принялся? Но не могу же я, в конце концов, делать врачей из ничего… Может быть, временно… мы придумаем что-нибудь, и временно…

— Что значит временно? Точнее!

Телефон:

— Успокойся, всего неделю-другую. Самое большее, один-два месяца, но это уж максимум. Из дипломников этого года непременно… и летом приедут врачи на практику… Так значит…

— Постой! — резко крикнул в телефон старый врач. И договорил уже спокойнее: — Снимите с меня периферию. Свою деревню берусь обслуживать.

Молчание.

— Алло?.. Без периферии! Без периферии возьмусь.

Телефон:

— Видишь ли… это, конечно, большое облегчение, но… а ты сможешь, Дежё?.. Я не потому спрашиваю, свое состояние ты знаешь лучше…

— Да, знаю. На том и договорились, — сказал старый врач и, положив трубку, тем же тоном обратился к пациентке: — Чистой ваткой обернете спичку и будете смазывать по нескольку раз в день.

За дверью дожидалось еще трое мужчин, он пригласил всех троих.

Прием продолжался. Доктор шутил, расспрашивал. Его не покидало хорошее настроение. Более того, он чувствовал в глубине души какое-то облегчение, но причины доискиваться не стал. О том, что произошло утром, он забыл начисто.

Закончив прием, старый доктор пошел домой. «Разве мог я поступить иначе, — раздумывал он по дороге. — Очень жаль, но положение таково, общее положение… и