правда. Ой, ладно, ухмыляйтесь, если хотите! Я ничего не могла поделать… хотите верьте, хотите нет. У меня и в мыслях этого не было, когда я вошла, только… ой, вот до чего дошла моя жизнь! – вдруг воскликнула она. – Вы ничего не знаете. Ваша жизнь не полетела кувырком, как моя. Вы никогда не попадали в такое положение, когда вас заставляют что-то делать. Вот в чем беда – мужчины никогда до конца не поймут женщин.
– Согласен! – вставил он.
– Но мне так часто приходилось делать то, что не хочется… Я вас ни о чем не молю, Эд, ни о чем. Я знаю, что между нами все кончено, дальше нет смысла продолжать. Хочется лишь одного – чтобы вы поверили, что, какой бы ни была, я никогда не хотела выглядеть такой плохой, как вам кажется. Не хотела. Честно…
– Ой, да хватит уже! – со злобой бросил он. – Тошнит уже от ваших причитаний. Я не для того позвал вас, чтобы выслушивать всю эту чушь. Причина – мое любопытство. Мне очень хотелось посмотреть ваш новый спектакль, насколько искусно вы станете юлить, и вообще – хватит ли у вас духу, чтобы прийти после вчерашнего, вот и все… Да, а еще послушать, придумаете ли вы очередное вранье, и я вознагражден – вижу, что придумали. Вы, Имоджин, просто чудо природы! Но хотелось бы попросить вас об одном одолжении: пожалуйста, впредь оставьте меня в покое. Я устал, не могу больше: уезжаю сейчас же. Этот субъект Тилни, на которого вы работаете, очень умен, но все игры уже кончены. По-настоящему кончены. Обещаю вам, что больше вы меня никогда не увидите.
Он повернулся и зашагал прочь.
– Эд! Эд! – крикнула она ему вслед. – Прошу вас… всего минуту… не уходите, Эд! Сначала хочу вам кое-что сказать. Я знаю, что все сказанное вами – правда. Нельзя добавить ничего, что я бы уже не говорила себе тысячу раз. Но вы ничего про меня не знаете, вам неизвестно, что я перенесла, как мной помыкали, и этого я не могу вам сказать… по крайней мере сейчас. Наша семья никогда не входила в круг высшего общества, как наговорила вам миссис Скелтон – хотя вы это, конечно же, знали, – и я была не более чем рабыней, причем пережила совершенно жуткие времена. – Она принялась вытирать глаза. – Я знаю, что ни на что не гожусь: прошлый вечер еще раз этот доказал, – но не желала вам зла, даже когда зашла так далеко… правда, не желала. Я делала вид, что хочу его причинить, только и всего. В любом случае, Эд, выслушайте меня! Прошу вас, не уходите! Я думала, что подам вам знак бежать, не будучи ими замеченной… правда! Когда я в первый раз ушла от вас, дверь была заперта, и я вернулась только из-за этого. Думаю, с ней специально что-то сделали, чтобы я не смогла ее открыть. Там были еще другие, они заставили меня вернуться… не могу вам сказать, как, кто и почему… Но они были рядом, как, впрочем, и всегда. Они полны решимости покончить с вами, Эд, покончить так или иначе, даже если я им и не помогу, и прошу вас – будьте начеку! Пожалуйста! Уезжайте отсюда! Не общайтесь больше со мной. Я ничего не могу поделать, честно. Я не хотела, но… ах… – Она заломила руки и устало опустилась на стул. – Вы даже не представляете, как я с ними вляпалась, что это значит…
– Да? Вот что, мисс, довольно, мне все это противно, – мрачно и недоверчиво сказал Грегори. – Думаю, вам велели бегом вернуться и наговорить мне всего, чтобы снова вызвать к вам жалость, не так ли? Ну вы и врунья! Меня от вас, если честно, тошнит. Какая же вы все-таки пройдоха и обманщица!
– Эд! Эд! – Она уже всхлипывала. – Ну прошу вас! Пожалуйста! Неужели вы не понимаете, как все складывается? С самого моего приезда сюда они следили за всеми дверьми каждый раз, когда мы отправлялись на прогулку. Не имеет значения, через какую дверь вы входите. У них везде свои люди. Я ничего об этом не знала, пока не поднялась наверх. Правда не знала. О, как же мне самой хочется из всего этого вырваться! Меня тоже от всего этого тошнит. Я сказала вам, что вы мне дороги, и это правда. О, я почти сошла с ума! Иногда мне хочется умереть, так мне все опротивело. У меня и так вся жизнь наперекосяк, и теперь еще и вы меня ненавидите!
Имоджин со страдальческим видом принялась раскачиваться из стороны в сторону и беззвучно заплакала.
Грегори изумленно смотрел на нее, не веря ни единому слову.
– Да, – произнес он с нажимом. – Знаю, это все тот же ваш старый вздор, но я ему не верю. Сейчас вы врете, так же как врали все это время. Думаете, что слезами и притворной печалью сможете вновь меня провести, но это вам не удастся. Сегодня же покончу со всем этим и с вами тоже. Мне без толку обращаться в полицию при нынешней городской администрации, иначе бы я это сделал, не медля ни минуты. И вот что я вам скажу. Если вы или ваши здешние дружки станете и дальше за мной следить и преследовать, я обращусь в газеты. Найдутся какие-нибудь способы довести дело до суда, и я попытаюсь их найти. Если же вы и вправду хотите быть на высоте и сделать хоть что-то полезное, у вас есть такие возможности, но вы ведь ничего не предпримете, даже если бы вам дали шанс. Ни сейчас, ни через миллион лет. Я это твердо знаю.
– Ах, Эд! Эд! Вы не знаете ни меня, ни того, что я чувствую или что предприму, – простонала она. – Вы не дали мне ни одного шанса. Если вы мне не верите, предложите что-нибудь и поглядите, что из этого получится.
– Ну, это я могу легко сделать, – непреклонно ответил он. – Могу тотчас же назвать это блефом. Сделайте признание во всем, что здесь творилось. Продиктуйте это в моем присутствии стенографистке, затем отправимся к нотариусу или к окружному прокурору, и вы подтвердите все под присягой. Вот тогда увидим, чего стоят все ваши слова о любви ко мне. – Грегори пристально смотрел на нее, а она на него, слезы у нее высохли, а рыдания постепенно стихли. Похоже, она собиралась с духом, задумчиво глядя в пол. – Да? Ну, тут дело совсем другое. Сейчас мне все ясно. Вы не
