на улице я почувствовал неодолимый позыв. Еще не рассвело, все кафе, которые попадались мне навстречу, были закрыты. Кое-как я добрался до дома. Мне пришлось подниматься по черной лестнице; каким-то чудом на первом этаже я наткнулся на туалет, я больше не мог сдерживаться. Задыхаясь от боли, весь красный, я бросился туда, даже не закрыв за собой дверь, и чуть не опоздал: меня прорвало. Можете поверить, это было весьма мучительно. У меня не переставая крутило кишки, и я надолго застрял в сортире, вздрагивая от малейшего шума в ужасе, что меня застигнут врасплох. Я был весь в поту, кругом было дерьмо. Мне удалось привести в порядок штаны и кромку унитаза; что касается трусов, то об этом нечего было и думать, я выскользнул из них и швырнул в один из мусорных баков во дворе, где они исчезли среди отходов. Опустошенный, дрожащий, я добрался до своей комнаты. Я задыхался от глубины своего позора, но в то же время мне хотелось еще, мне безумно хотелось отдаться ему, я потерял всякое представление о самом себе, мое тело впало в неистовство; от омерзения меня охватил такой ужас, что мне хотелось опять погрузиться туда безвозвратно. Поспав, я почувствовал себя спокойнее. Немного позднее… но хватит об этих глупостях. В то время, о котором идет речь, я определенно не заходил так далеко — разве что в снах. Схема тем не менее была та же. Однако в моей нынешней ситуации было несколько отличий, которые, без сомнения, тоже сыграли свою роль. Прежде всего, у меня была цель, вполне конкретный пункт назначения, что бывало далеко не всегда. Ко всему прочему, у меня была корреспондентка. Конечно же, ее отсутствие, расстояние между нами как-то сказывались на моей подавленности. Но куда сложнее определить роль этого расстояния в моем помутнении. Вероятно, оно сказывалось, но с другой стороны, мне кажется, что это было облегчающим фактором, в том смысле что оно предлагало моей нездоровой жажде выход, возможно эфемерный, но чью эффективность нельзя отрицать, выход, который заключался в разорительных телефонных звонках и особенно в серии бесконечных писем, написание которых порой занимало несколько дней. Странным образом эти письма и звонки, пусть и не лишенные некоторого эротизма, были в общем-то довольно целомудренны и даже иногда принимали оборот, можно сказать, идеалистический. Учитывая мое тогдашнее состояние, это могло показаться странным, тем более что, как я уже говорил, мои желания, по крайней мере отчасти, находили в этом удовлетворение. И это не было какой-то сублимацией, отнюдь. На самом деле, нежнейшие слова могли вызвать в моей голове целую оргию непристойных картинок, определенно имеющих отношение к моей корреспондентке, другие же — образы, скорее похожие на того паренька, которого я нашел на набережной. Точно так же по прошествии нескольких почти спокойных, мирных дней я вдруг начинал писать невероятно мучительные, жестокие, отчаянные письма. Честно говоря, от этого всего моя голова шла, да и сейчас идет, кругом. Как бы то ни было, время тоже шло. И оно худо-бедно прошло, это правда. Каким бы это ни было для меня испытанием. Нужно признать: однажды ожидание закончилось. Но, можете не сомневаться, оно начнется опять.

Зима 1996

Между двумя самолетами

Беда в том, что произошел этот контакт, что она зацепила какую-то часть меня, и я завяз в шестеренках этого механизма. Если бы не это, ничего бы не произошло, я мог бы ею восхищаться, безмятежно ее желать, но ее равнодушие ничуть не задело бы меня. Все началось во время моей короткой поездки в К…. Я встретился там со своей старой подругой А., которая предложила мне остановиться в ее квартире, поскольку у нее был свободный диван. С., которая делила с ней квартиру, появилась часа в четыре утра (по-видимому, поезд где-то застрял), произведя ужасный шум, потому что решила, что дверь заперта, и снова уехала в шесть. Днем я встретил ее в офисе А., она была в крайнем возбуждении и вихрем носилась вокруг как безумная, не оставляя ни малейшей возможности познакомиться. Казалось, она не может остановиться ни на секунду. Черты лица жесткие, но живые, пожалуй даже красивые; и, сверх того, неукротимая энергия, направленная только на работу, исключавшая все второстепенное, но порой вспыхивавшая бурным весельем, заражавшим окружающих, которые в остальное время повсюду с ней сталкивались и разлетались в разные стороны. А. уже уехала и оставила мне квартиру. Я не рассчитывал, что буду много видеться с С., поскольку сам должен был уехать на следующий день; наутро оказалось, что в городе беспорядки, полеты приостановили, и мы вдвоем застряли в этой квартире. Днем терпение С. кончилось, она решила выйти на улицу, и я предложил составить ей компанию; в связи со всеми этими событиями власти запретили использование транспорта; подчиняясь скорее букве, чем духу их предписаний, мы пошли пешком. У меня тогда был поврежден большой палец на ноге, который вследствие климата и моего беспорядочного образа жизни сильно воспалился. Поэтому я хромал, и наша прогулка по городу выглядела комично — она, прямая, гордая, спешила вперед, я же ковылял следом, весьма забавляясь ситуацией. Купив все, что нам было нужно, мы расположились на террасе на главной улице, чтобы выпить пива, поскольку о работе в тот день не могло быть и речи. Такую передышку, сообщила она мне, она делает первый раз со времени ее приезда в К…. Мы стали болтать, она рассказывала мне о своих многочисленных путешествиях, о времени, проведенном в странах, где я уже давно мечтал оказаться. К нам присоединился мой старый товарищ, с которым я не виделся целый год. Он тоже был ошеломлен этой неожиданной передышкой. Мы немного повспоминали страну, где познакомились, страну жестокую, но привлекательную для нас обоих. Пиво было прохладное, солнце заливало террасу, мимо в захваченных грузовиках проезжали участники беспорядков, размахивая зелеными ветками и скандируя лозунги против новых властей. Мы приятно проводили время, кажется, даже С. немного расслабилась, так что домой мы вернулись в чрезвычайно приподнятом настроении. Состояние моей ноги ухудшилось, я испытывал сильную боль во время ходьбы. С. предложила чуть-чуть проколоть нарыв, чтобы мне стало лете. К тому времени я уже выпил несколько бокалов — и согласился. Я расположился в кресле и закурил сигару, С. зажала мою ногу между своих бедер и принялась за дело. Ее коллега Д. от усталости задремала сидя на диване, но мои отчаянные смешки, которые странным образом вырывались у меня от боли во время этой