Онисим, счастливо избежавший опасной поездки в Чернигов, поступил к тысяцкому Борису в его пеший полк. И сразу стал проситься в десятники, намекая на то, что ему и по возрасту, и по сословию в простых ратниках ходить негоже. Однако тысяцкий считал главным достоинством воина умение владеть оружием, Онисим же похвалиться этим не мог. Втайне-то Онисим и вовсе метил в помощники тысяцкого, однако Борис хоть и боярский сын, но в помощниках держал лапотников последних, молодых да дерзких.

Онисима оскорбляло невнимание к нему тысяцкого. Ему казалось, будто Борис нарочно помыкает им, ставит его в ночные караулы и прилюдно ругает за леность.

«Урвал младень власти, вот и измывается, как хочет! – злился Онисим. – И чего я в Чернигов не поехал, дурень?! Теперь бы сидел как у Христа за пазухой!»

В одну из ночей заступил Онисим в караул на угловую башню, с которой не видать ни реки, ни стана половецкого. И от ворот далеко – место спокойное.

«Может, и подремать удастся», – мелькнуло в голове у Онисима, боровшегося с зевотой.

Глядит Онисим, к нему в башню девица карабкается по шатким ступенькам. Шлем великоват, на глаза ей съезжает, на плечах у неё красный плащ, а под ним пояс с мечом. Выбралась девица из квадратного люка в полу и уставилась на Онисима, как на диво дивное.

– Дядька Онисим, не признаёшь меня разве? – спрашивает удивлённо.

Не слыша ответа, девица сняла шлем.

– Василиса я, дочь боярина Громобоя. Мы с тобой соседствовали одно время, покуда дом твой не сгорел.

Онисим чуть рот не открыл от изумления. Он-то запомнил Василису отроковицей тринадцатилетней. Поди ж ты, какая она стала пава спустя четыре года!

– Тебя, Васса, и не узнать! – осклабился Онисим и тоже снял шлем. – Красавица стала писаная! Где отец-то твой?

Василиса вздохнула печально и присела на приступок.

– Сгинул мой тятя вместе с войском князя Игоря.

– Ох, горе тяжкое! – посетовал Онисим и присел рядом. – Ты-то зачем в войско подалась?

Василиса взглянула на него открытым взором.

– Ратников же не хватает. Кому-то город защищать надо.

– Это верно, – закивал Онисим, а сам так и шарил взглядом по девичьей фигуре, облачённой в мужскую длинную рубаху и порты, заправленные в сафьяновые цветастые сапожки.

У него аж засосало под ложечкой, когда девушка положила ногу на ногу, отчего ещё явственнее обозначилось под льняной тканью её округлое бедро. Василиса, словно дразня Онисима, покачивала носком сапога.

– Где твоя семья, дядя Онисим?

– Далеко. – Онисим небрежно махнул рукой. – Спровадил в Трубчевск и жену и деток, подальше от беды. А чего вы с матерью не уехали из Путивля? Многих здешних бояр и след давно простыл.

– Мы с матушкой тятю ждать будем, – задумчиво проговорила Василиса. – Вдруг он вернётся, а нас нет.

Лёгкий вздох приподнял рубаху на девичьей груди.

Сидевшему совсем рядом Онисиму достаточно было мига, чтобы узреть совершенство этой груди, проступившей при вздохе через расшитую ткань.

– Портки-то с рубахой на тебе чьи? – поинтересовался Онисим.

– Братние, – ответила Василиса. – У меня брат был старший, но он погиб давно уже.

– А-а, – протянул Онисим и слегка придвинулся к девушке.

Они поговорили об общих знакомых. Потом Василиса заявила, что пора бы совершить обход по стене. Она встала, поправляя на себе пояс с мечом.

Онисим с готовностью согласился.

– Ты иди к той башне. – Он ткнул пальцем вдоль стены. – Погляди, не спят ли там сторожа. А я до другой башни дойду, узнаю, кто там караулит.

Они разошлись.

Онисим живо добежал по крытой галерее верхнего заборола до башни, стоявшей на откосе холма. В ней находились старый дед с внуком. Оба что-то строгали маленькими ножичками. В пешей сотне Онисим их не видел, но он знал, что жители ближних к стене домов иногда соглашаются подменить ратников в дозоре по-родственному или за плату. Видимо, и сегодня был такой случай.

Перебросившись со стариком парой ничего не значащих фраз и потрепав по волосам отрока, Онисим удовлетворённый вернулся обратно.

«Старый пень непременно заснёт, а его внучек мне не помеха», – радостно подумал Онисим, предвкушая небольшое развлечение ближе к полуночи.

Покуда не вернулась Василиса, Онисим спустился во внутреннее помещение башни. Там в больших коробах был насыпан песок и камни. В отсеках вдоль стен стояли связки дротиков, висели колчаны, полные стрел, и луки со снятыми тетивами.

Онисима интересовала лежанка, устроенная у стены, обращённой к городу.

Он взбил на лежанке солому и застелил сверху своим плащом. Под этим помещением находилось ещё одно. Но из-за отсутствия бойниц там была кромешная тьма, поэтому воспользоваться ложем, находившимся ниже, Онисиму не хотелось.

Услышав над головой шаги, Онисим хотел было подняться на верхнюю площадку башни. Однако Василиса спустилась к нему сама. Вид у неё был расстроенный.

– Что стряслось, голубушка? – участливо спросил Онисим, видя, как девушка нервными движениями снимает с себя плащ и пояс с мечом.

– Оступилась я, дядя Онисим, – недовольно ответила Василиса, – доски на стене совсем трухлявые. Ногу себе рассадила.

Онисим изобразил сильнейшее беспокойство.

– Ах ты господи! Да как же это? Сядь-ка сюда, милая.

Он усадил Василису на лежанку и принялся ощупывать повреждённое место. Штанина над коленом её правой ноги была разорвана и пропиталась кровью.

– Ничего, – успокаивающе промолвил Онисим, – кость цела, а кровь мы мигом остановим. Ну-ка, снимай портки!

Василиса подчинилась, попросив Онисима отвернуться.

Тот повернулся спиной к девушке, разрывая на ленты чистое полотенце.

Сначала Онисим приник к глубокой ссадине языком, зализывая рану, как собака. При этом его руки, будто невзначай, легли на обнажённые девичьи бёдра. Упругая прохлада нежной юной плоти, такой белокожей, такой соблазнительной, лишила похотливого Онисима остатков благоразумия.

Василиса лежала перед ним, опершись на локти и слегка согнув в колене пораненную ногу. Она ждала, что вот сейчас Онисим перевяжет ей ссадину, но вместо этого он вдруг стал задирать на ней рубаху.

У Василисы вырвался возмущённый возглас. Она попыталась подняться, но не смогла. Девушка была похожа на птицу, угодившую в силок.

Онисим, одержимый похотью, проворно взгромоздился на девушку сверху и уже