Один верный человек у Ярослава – Ольстин. Но и тот в немилости у Святослава.

А вдруг и Ольстин что-то замышляет против него?..

От такой мысли мнительному Ярославу стало совсем нехорошо. Надо немедленно повидаться с Ольстином, решил он, допытаться, всю ли правду он ему сказал о битве на Каяле-реке. Но кого послать за Ольстином? Дворец полон людей Святослава, которому мигом донесут, что брат его встречался с Ольстином на ночь глядя.

«Принесла же нелёгкая Святослава, – злился Ярослав, – плыл бы из Любеча в свой Киев! Сам припёрся и жену привёз со всей челядью и дружиной! Теперь я как затворник в собственном дворце! И впрямь, никому верить нельзя».

Погоревав в одиночестве, Ярослав отправился в опочивальню, успокоив себя тем, что завтра поутру Ольстин придёт к нему сам.

В опочивальне Ярослава дожидались две юные наложницы, дочери местного торговца мёдом и воском, который таким способом пытался втереться в доверие к черниговскому князю.

Девушки были ещё совсем юны. Старшей было шестнадцать лет, младшей – четырнадцать. Однако за те три месяца, что они провели во дворце, а вернее, в ложнице князя, ими были усвоены все формы бесстыдного разврата. Проказницы уже знали, что особенно нравится Ярославу в постели, поэтому и на сей раз девушки встретили своего господина совершенно нагими, с распущенными по плечам длинными волосами.

Старшая из сестёр, развалившись на ложе, бесстыдно раздвинула в стороны свои полные бёдра и поглаживала розовыми пальчиками свои сочные гениталии, обрамлённые небольшим мыском рыжеватых вьющихся волос. Ярослав прозвал старшую Рыжей. Младшая принялась раздевать князя, усадив его так, чтобы он мог видеть телодвижения её сестры.

Толстые восковые свечи, горевшие в трёх неглубоких нишах примыкавшей к ложу стены, озаряли ровным ярким светом постель и раскинувшуюся на ней девушку в ореоле длинных растрёпанных волос.

Ритуал совокупления Ярослава с юными купеческими дочерьми мог претерпевать некоторые изменения в середине или в конце сего развратного действа, но только не в начале. В свои сорок шесть лет Ярослав уже не мог возгореться желанием от одного взгляда на нагое женское тело, нужный результат не всегда возникал и от его прикосновений к женским прелестям. Но если женщина начинала возбуждать себя сама, это странным образом заводило и Ярослава. Тем более раздразнивал Ярослава ни с чем не сравнимый запах женских гениталий, сочащихся соком желания.

Однако в этот вечер Ярослав повёл себя довольно странно.

Он хоть и наблюдал за действиями Рыжей и позволил младшей из девушек раздеть себя донага, но необходимых перемен в нём не происходило. В глазах князя было тупое безразличие, а его мужская плоть бессильно висела, несмотря на то что ловкие пальцы младшей из сестёр несколько раз прошлись по этой части тела Ярослава.

Когда юная наложница осведомилась о самочувствии у своего господина, Ярослав лишь досадливо крякнул в ответ и, отстранив её, направился к ложу.

– Ну, чего растоперила стёгна[94], бесстыжая! – оттолкнув Рыжую, пробурчал Ярослав. – Вам бы токмо в соблазн меня вводить, греховодницы! А то не думаете, что на сердце у меня печаль-кручина. Может, я ныне князь, а завтра в грязь!

– Тем более надо успевать вкушать плотских радостей, коль завтра всему этому конец наступить может, – не растерялась старшая из наложниц.

Она вообще была остра умом и языком.

– Позволь нам, князь-батюшка, развеять твою печаль-кручину, – промурлыкала младшая, поглаживая Ярослава по усам и бороде.

Ярослав завалился на постель, отдавшись во власть своих юных наложниц, а те принялись гладить руками и щекотать распущенными волосами его большое грузное тело, покрывать поцелуями лицо князя. Задремавшего Ярослава окутывали волны блаженства, он не заметил, как заснул…

Утром Ярослава разбудили челядинцы, сообщив, что в Посемье бесчинствуют половцы.

Святослав в трапезной отдавал распоряжения Ярославу, который сидел за столом неумытый, непричёсанный, не притрагиваясь к еде. Ярослав лишь прикладывался к деревянному ковшу с квасом.

– Поднимай дружину, брат, – молвил Святослав. – Я уже послал за своим войском в Любеч. По слухам, в Посемье несколько ханов орудуют, а посему надлежит нам с тобой разделиться. Я поведу полки к Путивлю, а оттуда к Рыльску. Тебе, брат, дорога до Новгорода-Северского и дальше – до Курска. Бей поганых, где токмо встретишь!

«Ишь, раздухарился! – сердито думал Ярослав. – Как будто он хозяин, а я его слуга!»

– Сон-то мой в руку оказался, – покачал головой Святослав и переглянулся с супругой. – Чаю, отольются мне те жемчуга из колчанов половецких горючими слезами.

«Ещё бы в саван чёрный тебя обрядить, и совсем было бы ладно!» – зло подумал Ярослав, глянув на брата исподлобья.

Глава двадцатая. Пламя над Путивлем

Обратно в Путивль Вышеслав привёл чуть больше половины из своих людей. По обоим берегам Сейма шныряли отряды половцев, и дружинникам Вышеслава ещё не раз приходилось браться за мечи, держа путь домой.

Путивляне готовились к осаде и уже не чаяли увидеть Вышеслава и его ратников живыми, видя со стен, что вся округа охвачена пожарами и всюду скачут на конях степняки, рыская в поисках смердов, укрывшихся в дубравах.

Тысяцкий Борис крепко обнял Вышеслава при встрече. Он был от души рад его возвращению, ибо робел от одной мысли, что ему в одиночку придётся руководить защитой города, имея под началом всего полторы сотни плохо обученных горожан, среди которых были и девицы, и седые старцы.

– Прости, друже, не сберёг я сестру твою, – печально промолвил Вышеслав, не смея взглянуть в глаза Борису. – Скончалась Горислава от раны в лесу близ Зартыя. Там мы её и похоронили.

Радостная улыбка вмиг погасла на лице Бориса.

– Не хотел ведь я её отпускать, – глухо произнёс он, – но она же кого угодно переупрямит! Светлана-то жива?

– Слава Богу, жива, – ответил Вышеслав.

Он оглянулся на своих ратников, суетившихся возле коней, отыскивая взглядом Светлану, но той нигде не было видно.

– Здрав будь, воевода, – прозвучал рядом приятный женский голос.

Вышеслав повернулся и увидел перед собой Епифанию.

Голова её была украшена очельем из вызолоченной ткани и повязана белым платком, отчего Епифания показалась Вышеславу в этот миг необычайно молодой и красивой.

– Благодарю тебя, воевода, что сберёг дочь мою, не взяв её в поход, – промолвила боярыня и поцеловала Вышеслава в уста.

«Одну девицу сберёг, а другую погубил!» – мрачно подумал Вышеслав, заметив, с