Мамита не понимала ни молвы о грядущей революции, ни всей этой борьбы за свободные животы[20]; Ариэль всегда говорил, что, если уйдут испанцы, то на их место придет кто-то другой. К тому же разве эти креолы, так жаждавшие революции, не были сыновьями и внуками все тех же испанцев? Насколько она знала, Ариэль в этой борьбе, по его же словам, и палец о палец не ударит. Зачем? Чтобы свергнуть одних и расчистить дорогу их потомкам? Единственная революция, в которой они видели смысл, была революция негров-рабочих. Потому что Куба теперь процветала благодаря их крови, проливавшейся в течение поколений.

В венах острова текла кровь негров, и власть принадлежала им.

Однако объединить между собой различные африканские народы и поднять их на борьбу не так-то просто; некоторые из них у себя на родине были заклятыми врагами, а как говорили урожденные африканцы, ничто не тормозило процветание народа так, как внутренние разногласия.

Опустившуюся на батей после угрозы восстания тишину нарушил глухой стук, раздававшийся сквозь стрекот дождя. Дождь стих, поднялся ветер, но удары никак не смолкали. Новость принес Ариэль: Диего отыскал Солиту возле царь-дерева, и теперь шли приготовления к исполнению наказания.

Мамита схватилась руками за рот, заглушив вырывавшийся из груди стон. Затем спросила о сеньорите Мар. Ариэль знал лишь, что они с мастером отправились искать Солиту, но уже стемнело, а они все никак не возвращались. Им бы, возможно, и удалось предотвратить зачинавшуюся трагедию. Чтобы такая крохотная девчушка на собственной шкуре снесла то же, что и он – крепкий, как ствол сейбы, мужчина? Ее маленькое тельце, с ужасом думал Ариэль, не выдержит такой боли. Ему запрещалось ездить верхом на лошади и брать для подобных целей прогулочную двуколку, а потому он взял простенькую телегу, сделанную собственными руками, и отправился на их поиски.

На стойле он выбрал самого выносливого мула, способного вытащить телегу из глиняного месива. С ней внимания на него вряд ли обратят. Надев на него сбрую, он оставил батей и выехал на заброшенную, окаймлявшую кладбище тропу, по которой бродили ведьмы и мертвецы. Будь у него выбор, Ариэль ни за что бы не поехал по той дороге; но теперь он боялся, что в данных обстоятельствах караульные не откроют ему ворот батея. Газовых ламп зажигать он не стал, а луна то и дело пряталась за облаками; потому ему больше ничего не оставалось, кроме как напрячь зрение и положиться на мула.

Колеса вязли в грязи, замедляя ход, однако спускаться на землю и толкать телегу ему ни разу не пришлось. Отдалившись от асьенды, он зажег небольшой факел в надежде, что мастер с сеньоритой Мар заметят его издалека.

Двумя часами позже, объездив вдоль и поперек все проходимые тропы, Ариэль остановился, встал на телегу и в сырости ночи принялся размахивать факелом. И, не двигаясь с места, стал ждать.

Но никто на его зов не откликнулся.

Тогда он направился на другую сторону тростниковой плантации, где росло царь-дерево. Он уже подстегнул мула, как вдруг услышал неподалеку из зарослей треск ветвей. Сердцебиение участилось. Что бы то ни было, приближалось оно поспешно. Тогда Ариэль направил грозный огонь на единственный в зарослях пролаз.

Через минуту из него появилась женщина с окровавленным лицом, взлохмаченными волосами и в рваной одежде. Ариэль так и отскочил, думая, что встретился со злым духом или одной из ведьм, разгуливавших по кладбищу, но стоило ему поднести факел поближе, как весь ореол ужаса развеялся.

– Осподи Иисусе Христе! Нинья Ма! Вы ли?

Глава 48

На дне баула, хранившегося в деревянном ящике, сильно пахнувшем кедром, Фрисия нашла то, что искала: кошку-девятихвостку – пыточную плеть, которой она запаслась в одной из поездок в Гавану. Владелец антикварного магазина заверил ее, что плеть эта лично принадлежала одному из служащих Королевского военно-морского флота Великобритании, добавив шутливым тоном, что только англичане могли изобрести нечто столь прекрасное и одновременно ужасное. Взяв ее, Фрисия восхитилась резьбой на деревянной рукояти, превращавшей плеть в настоящее произведение искусства. Однако девять кожаных хвостов с узлами и металлическими крючьями на концах повергали в трепет.

Обхватив пальцами рукоять, Фрисия испытала нечто похожее на ликование пополам с блаженством. Ее никак не оставляла мысль, что этот предмет способен был сотворить с человеческой плотью. Представив, как он вонзается в нежную детскую спину, она ощутила прилив мрачного, извращенного удовлетворения.

Из горла вырвался хрип нетерпения и ненависти. Фрисия отрывисто, поверхностно задышала, чтобы успокоить сидевшего внутри зверя, но руки все так же дрожали от предвкушения. Она насилу сдерживала охвативший ее порыв выбежать из спальни и заживо содрать с преступницы шкуру. За нее пытался вступиться отец Мигель, ссылаясь на то, что она – всего лишь ребенок, с которым нельзя обращаться так же, как со взрослым мужчиной.

– В детях зла тоже хоть отбавляй, – ответила она ему. – Уж кому-кому, а мне это известно не понаслышке.

Фрисия сотрясла плетью в воздухе. Все девять хвостов с крючьями, предназначенными впиваться в кожу, раздирая ее, ответили ей металлическим переливом.

В приоткрытую дверь постучала домработница.

– В чем дело?!

Просунув в щель голову, домработница показала Фрисии чашку с настоем, который она сама же себе и приготовила, прежде чем уйти в спальню. Фрисия попросила подать ей чай, когда тот немного остынет.

– Входи. Оставь на столе.

Домработница послушалась, не смея взглянуть хозяйке в лицо. Поставив чашку на тумбочку, она, не произнося ни слова, поспешила покинуть комнату.

Подойдя к столику, Фрисия вдохнула пряный аромат, поднимавшийся от горячего настоя. Она нуждалась в силе цветов, избавлявших душу от мутной тоски и наполнявших ее пошлым восторгом, погружавшим сознание во тьму. Чашку она осушила одним глотком. И стала ждать, когда настой подействует. В это время в комнату заглянула все та же домработница.

– Ниньо Педрито, хозяйка. Проснулся!

Сердце Фрисии екнуло. Не выпуская из рук плети, она поспешно покинула спальню и залами и коридорами побежала к сыну. Стоя на страже, на крыльце ее дожидался Орихенес.

– За мной!

Уже в медицинской части Фрисия прошла мимо койки, на которой лежал ее супруг. Над ним хлопотал медбрат Рафаэль, но она, даже не взглянув в его сторону, направилась прямо к доктору, находившемуся с Педрито.

– Ваш сын очнулся, Фрисия, и дон Педро тоже скоро должен оправиться. Сейчас он отдыхает, он пережил серьезное потрясение, и я погрузил его в сон… Что у вас в руке?

Фрисия тщетно попыталась спрятать плеть-девятихвостку и бросилась с