меч.
Шаг за шагом, ведомые Всеволодом, взобрались куряне на вершину холма и установили там жёлто-чёрный стяг своего храброго князя.
Русичи, узрев на высоте знакомое знамя, воспрянули духом.
– Вот как сражаться надо, вот как! – кричит Кончак на ханов.
Гза устало слез с седла, когда к нему принесли на скрещённых копьях его самого храброго бея. По степному обычаю, Гза сорвал несколько сухих травинок и положил убитому на лицо, прошептав короткую молитву для духов-предков. Став на одно колено возле мертвеца, Гза опустил голову на грудь, чтобы скрыть набежавшие слёзы. Он потерял уже половину войска. И какого войска!..
Изнемогают ратники с той и с другой стороны. Медленней становятся удары, тают силы. Кони от жары языки высунули, клонят морды к земле. Дрожит от зноя воздух.
Из русичей многие посбрасывали тяжёлые кольчуги, поснимали рубахи, лоснятся от пота голые спины воинов.
У степняков стрел почти не осталось. Кончак последние сотни в битву бросил – страшных своих чауширов. Вёл их Кончаков зять – Баксу.
Ударили ханские чауширы на черниговских ковуев. Дрогнули ковуи.
Увидел Игорь с холма – гонят их половцы. Помчался перенять бегущих, но конь, измученный жаждой, не мог скакать быстро. Понял Игорь, что не успеть ему, повернул назад. Не было с ним никого из гридней.
Наперерез Игорю устремились несколько половецких всадников, среди них один на белом коне.
До русских дружин оставался всего один перестрел[92], когда захлестнул Игоря волосяной аркан. Выхватило его из седла и грянуло оземь так, что боль молнией прошла по всему телу. Сверху навалились два степняка, опутали ремнями. От сильной боли в раненой руке Игорь потерял сознание. А когда очнулся, то увидел себя лежащим на траве в окружении половецких воинов. И стоящего Кончака рядом.
На лице хана не было торжества или злорадства, скорее сожаление.
Кончак снял с головы шлем и промолвил, будто прощения прося:
– Не серчай, князь. Не я тебя звал, сам пришёл.
* * *
Бегство ковуев и пленение Игоря угнетающе подействовало на русское войско.
А тут ещё убили Бренка. Рыльская дружина совсем упала духом.
Юный Владимир не скрывал слёз, страдая об участи отца.
Половцы, надвинувшись со всех сторон, обступили русичей на холме.
– Не посрамим земли Русской! – кричит Всеволод, ободряя воинов. – Мы ещё не прах и стяги наши стоят! Пусть дети бесовы не радуются, ибо ещё многие из них найдут погибель от мечей наших! Станем крепко, братья, и потягнем!
Но словно что-то надломилось в сердцах ратников, не было в них прежней удали и отваги. Согнулась воля бойцов, и враз не стало сил сдерживать вражеский напор. Лишь куряне были всё так же несгибаемы.
От половцев то и дело подъезжали глашатаи, призывая русичей сдаваться. Выкликали поимённо князей и воевод, утверждая, что, мол, сам Игорь просит их прекратить сопротивление.
Первым не выдержал Владимир.
– Сложу оружие, коль отец велит, – сказал он.
Всеволод не стал его удерживать, видя, что младень от усталости еле на ногах держится. Вместе с Владимиром добровольно ушли в полон многие раненые и вся дружина сверстных.
Святослав Ольгович изнемогал от раны, но сдаваться не хотел.
Всеволод убедил и его отдаться на милость врагов:
– Сражаться ты всё равно не можешь, племяш. Будешь нам обузой. Я поведу полки на прорыв к реке, а там как Бог приведёт: кому жить, а кому гнить.
Обратился Всеволод и к воинам, чтобы те, кто совсем обессилел, шли в полон вместе со Святославом.
Половцы не нападали, видя, что с холма группами и в одиночку спускаются русичи, бросая в степной ковыль мечи, щиты и копья. Иные с трудом переставляли ноги, иных соратники поддерживали под руки.
Всех раненых русичей половцы сажали на лошадей и везли в свой стан. Прочих сдавшихся в плен пересчитывали и вязали одной верёвкой сразу по десять человек. Затем каждый такой десяток пленников под присмотром одного всадника тоже следовал в половецкое становище.
На холме оставалось ещё около трёх тысяч человек.
Намерение русичей стало понятно ханам, когда они, закрывшись щитами, спустились с холма и двинулись к речному берегу, поросшему камышом и ивой.
Враз загудели половецкие трубы. С диким воем степняки со всех сторон двинулись на русичей. Со стороны реки наступали пешие половцы, со стороны степи – конные.
Вышеслав чуть не оглох от шума, видя вокруг себя кромешный ад из сверкающих сабель, лязгающих мечей, щитов и шлемов, по которым громыхали удары палиц и топоров. Сотни и сотни половецких воинов бесстрашно лезли прямо на русские копья, а за их спинами теснились тысячи других.
Не прошло и часа отчаянной сечи, а поганые уже рассекли русский строй на два отряда, взяв оба в плотное кольцо.
Куряне и остатки Игорева полка, вдохновляемые мужеством Вышаты и Всеволода, которые бились впереди, медленно, но продвигались к реке.
Вот наехала на Вышату половецкая богатырша без шлема, с разметавшимися жёлтыми косами и сразила гридничего коротким копьём. Затем храбрая половчанка вздыбила своего буланого коня и с торжествующим кличем поскакала прочь.
Место Вышаты заступил Омеля со своим страшным топором в руках. Как орехи лопаются половецкие шлемы от его крепких ударов, летят в разные стороны окровавленные клочья человеческой плоти, отрубленные головы и руки.
Уже совсем близко река.
Дотянулся какой-то степняк копьём до знаменосца Никодима, прямо в сердце угодило тяжёлое остриё. Охнул дружинник и упал наземь, вместе с ним повалился и стяг Игорев.
К мёртвому Никодиму подскочил Ельша-трубач и вновь поднял знамя.
Суровый лик Всевышнего в обрамлении золотого нимба, колыхаясь на ветру, с печалью взирает на жестокую сечу.
Одолевает бесово племя христианское воинство. Уже пали стяги Владимира и Святослава. Тысяцкий Рагуил, видя, что отряд его тает на глазах, а к курянам не пробиться, повелел своим ратникам сдаваться в плен.
Вот и речной берег.
Русичи и половцы, сойдясь врукопашную, топчут и мнут заросли ломкого ольшаника.
Омеля ударом топора сбил с лошади знатного половца. Тот кувыркнулся прямо в воду, и река понесла его безжизненное тело. В одном месте русичи загнали степняков на мелководье, рубят их мечами, навалили грудой, так что на отмели образовался островок из мёртвых тел.
Сразу две стрелы угодили в Ельшу. Из последних сил воткнул он древко знамени в топкий ил и безжизненный упал рядом.
Толкаясь, русичи устремились в реку, ища спасения на другом берегу. Кто-то сбрасывает с себя кольчугу, кто-то – шлем, кто-то – сапоги… Летят под ноги щиты и копья. В спешке и толкучке ратники повалили собственный стяг.
Вышеслав бросился было поднимать знамя,