некто Пэки Гэфф:
"Это потрясение, когда теряешь близкого друга, особенно когда он мёртв и похоронен прежде, чем ты успеваешь об этом узнать. Вик был таким другом для меня и других выпускников Военно-морской академии, которые знали его в Аннаполисе 30 лет назад и поддерживали с ним связь все эти годы. Он имел редкий жизнерадостный характер, был всегда в хорошем настроении на светских вечеринках. Его смех был заразителен. Он 'поднимал' тебя, когда ты был подавлен. Таких, как он, нечасто встретишь за всю свою жизнь. Некоторые адмиралы никогда его не забудут, потому что Вик всегда, на совещаниях или вне их, говорил своему начальству именно то, что он думал о случившемся. Кое-кто из высшего руководства считал его слишком 'свежим'. Другие же уважали его способности и взгляды. Покойный военно-морской секретарь Фрэнк Нокс был о нём достаточно высокого мнения, чтобы повысить с младшего лейтенанта до капитана-лейтенанта, вообще минуя чин лейтенанта …
Однажды он ворвался в мой офис в производственном подразделении 'Бауэр' в Вашингтоне и закричал: 'Давай, отведи меня на бейсбол. Я здесь на неделю. Я отправляюсь на Тихий океан с Нимицем. Вот как нужно вести эту войну: год в Европе, год на Тихом океане и неделя в Вашингтоне'.
Да, это страшный удар – знать, что ты никогда больше не увидишь сияющее лицо вечного весельчака военно-морского флота".
В ответ на его публикацию некая миссис Фёрбер отреагировала следующим посланием в той же газете: "Я прочла ваш прекрасный некролог. Мы с мужем отметили, что это было написано кем-то, кто хорошо знал Вика. Мы присутствовали на похоронах в Вашингтоне. Это было весьма впечатляюще. Покрытый гроб несли 6 адмиралов – все его однокашники. Он был похоронен на мирно выглядящем холме в одной из новых секций Арлингтонского кладбища. Я провела вторую половину дня и вечер с его вдовой Ириной. Грустно думать, что ещё через неделю они приехали бы в Сент-Дэвидс. Они возвращались сюда, чтобы пожить спокойной жизнью. Я отослала Ирине вырезку с вашим некрологом".
Точку в истории смерти Виктора ставит появившаяся через пару месяцев в местной газете городка Вудсток в канадском Онтарио, где, очевидно, проживали в конце своей жизни его родители, заметка с дополнительными деталями: "Виктор Блейксли, последний остававшийся в живых сын покойных мистера и миссис Фред Блейксли, скончался от сердечного приступа в Страстную пятницу. Мы узнали это из письма, недавно полученного от мисс Амелии Фурер из Сан-Диего, Калифорния, являющейся тётей покойного. Супруги Блейксли провели зиму в Сан-Диего и возвращались в Вашингтон через Флориду, где и произошла его кончина. Он оставил свою жену Ирину, русскую графиню, оплакивать его в одиночестве – детей у них не было".
Ирина, совершенно пропав после этого из поля зрения журналистов, оплакивала его ещё целых 15 с лишним лет. Это был период последнего "мира Эры" – мира, в котором были лишь одиночество, болезни и забвение. Пройдя через огромное число жизненных испытаний и постоянно поднимаясь после каждого удара судьбы, она уже не смогла этого сделать после самого страшного из них. Ведь их с Виктором, несомненно, связывала истинная любовь – об этом свидетельствуют все из без малого 21-го года их брака.
Лишь ещё в трёх газетных статьях в течение 15 лет остававшейся жизни Ирины я нашёл упоминание её имени. В марте 1951-го выходит обзор Люси Темплтон из Ноксвилл Ньюс Сентинел, начинающийся такой фразой: "Владимир Набоков в своих мемуарах 'Неоспоримые доказательства' рассказывает нам о своём счастливом детстве в старой России. Он единственный русский эмигрант, которого я знаю лично или по его произведениям, за исключением моей подруги Ирины Скарятиной, не проявляющий горечи, описывая то, что разрушили нынешние правители его страны". В феврале 1952-го в рубрике "10 лет назад" того же Ноксвилл Ньюс Сентинел замечаем параграф: "Симпатичная русская —Ирина Скарятина – в беседе с женщинами Ноксвилла рассказала, как она выиграла пари по вопросу о том, смогут ли немцы разгромить русскую армию. 'Все поспорили со мной, что, когда Гитлер нападёт на Россию, он вскоре захватит всю страну и казнит Сталина и комиссаров, – сказала она. – Но сейчас всё выглядит так, что русские могут когда-нибудь захватить Германию и казнить Гитлера'. Русские войска в это время успешно наступали на откатывавшихся немцев. Они были почти у Смоленска и собирались отвоевать Харьков". И в последних числах апреля 1956-го Форт-Уэрт Стар-Телеграм напечатал маленькую заметку: "Те, кто раньше посещал лекции в ратуше (которые проводились по ночам), возможно, помнят Ирину Скарятину, писательницу, лектора, а позже военного корреспондента Кольез. Сейчас она живет в тени военно-морского госпиталя в Бетесде, штат Мэриленд, где получает медицинскую помощь в связи с травмой бедра и ухудшением зрения".
Тяжело проболев последние 6 лет и практически ослепнув, Ирина ушла из жизни в ноябре 1962-го года, всего за три дня до своего дня рождения, и была похоронена вместе с Виктором на знаменитом Арлингтонском военном кладбище. По странному совпадению, сестра Ирины Ольга умерла в Лондоне в 1947-ом году, как и Виктор, а её муж Георгий Беннигсен, перебравшись потом в США, скончался там в том же 1962-ом году, что и Ирина. Известнейший американский журналист, обладатель Пулитцеровской премии, Ральф Макгилл, который был долгие годы дружен с Ириной, свою статью на её смерть, озаглавленную "Бесстрашие в изломанном теле", завершил так: "В её последнем письме говорилось, что нет особого беспокойства по поводу удаления катаракты, что есть возможность различать чуть больше, чем ночь и день, и что слепота умиротворяет. Она держалась превосходно".
Королёв – Челюскинский, июнь – октябрь 2023.
Фотография коттеджа Ирины Скарятиной и Виктора Блейксли в Сент-Дэвидсе (1932-й год).
Фотография могильного памятника Виктора Блейксли и Ирины Скарятиной на Арлингтонском военном кладбище в Вашингтоне.
Благодарности
Что ж, моё путешествие длиной в без малого два с половиной года подошло к концу. Программа-минимум выполнена. Всё, что я считал себя обязанным сделать, сделано. Почему обязанным? Потому что мне стало очевидно, что если за прошедшие с первых романов Ирины 90 лет не нашлось человека, решившего рассказать российским читателям о её жизни, то никто, скорее всего, уже и не найдётся. А такие истории нельзя предавать забвению. Почему нельзя? Я думаю, что любой человек, глядящий чуть дальше своего смартфона, это поймёт и сам. Поэтому, как все те ребята, что кричат каждое 2-ое августа: "Никто, кроме нас!"– я и взял задачу