– На первом этапе оценивается только внешний вид и подача. Что мы можем придумать? – спросила она у меня требовательно.

– А что у Машки за порода?

– Обычная дворняга. Но на первом этапе оценивают внешний вид или креатив. Решение принимают жюри и публика. Публика важнее.

– Тогда годится любой голливудский штамп. Пусть Андрей сделает вам неожиданное предложение руки и сердца в момент представления Машки. Все заплачут от умиления, а вы от счастья.

Агнесса посмотрела на меня с уважением:

– А вы умеете в креатив! Очень круто. Пошли.

Андрею моя идея очень понравилась, а профессору Гопале мы ничего говорить не стали, чтобы не портить эффект неожиданности.

Обручальное кольцо пожертвовала с себя Агнесса, а красивый бантик для Машки – Бандера.

Пока шло представление первых номеров, мы репетировали сцену в баре и нарепетировались так, что чуткий бармен внезапно потребовал оплатить уже выпитое. Платил, разумеется, я, ещё немного подкинула Агнесса.

Наша сцена развивалась по всем голливудским стандартам. Когда после двух сотен всяких мейкунов, бурмилл или сфинксов под софитами оказался столик 209 и Андрей отважно назвал в микрофон Машку «европейской короткошёрстой кошкой», публика захихикала, а эксперты жюри прикрыли улыбающиеся лица ладонями.

Но когда Андрей выдернул под софиты Агнессу, а потом с минуту неловко копался, отвязывая кольцо от бантика на Машке, эти же самые члены жюри даже привстали со своих мест от любопытства. Ну, а когда Андрей сказал в микрофон, что положено, стоя на одном колене перед сияющей Агнессой, я сам чуть не пустил слезу умиления, а в зале случился ожидаемый катарсис и фурор. Вопрос с первым победителем начального этапа был решён жюри и публикой однозначно, а сцену пришлось повторять ещё раз пять для десятков фотографов и операторов.

– Думаю, сегодня ваше фото разойдётся много лучше тех фоток Решетдиловой, – заметил я Агнессе.

– Согласна, – ответила она, по-прежнему сияя. – Вопрос только в том, что мне потом скажет муж.

Когда мы всей нашей дружной компанией направлялись снова в бар, меня остановила довольно полная светловолосая женщина лет тридцати, с простым круглым лицом и слишком ярко накрашенными губами. За руку она держала двух близнецов лет семи-восьми.

– Здравствуйте, Игорь.

Разумеется, я узнал её и потерял дар речи. Пока я молчал, она продолжила:

– Алёна Григорьевна тоже здесь. Мы всегда ходим на такие конкурсы. Потому что здесь очень спокойно и хорошо.

Она показала рукой, и я увидел Алёну Григорьевну – она сидела в первом ряду импровизированного партера из составленных в ряды стульев.

Алёна помахала мне рукой, и я пошёл к ней на негнущихся ногах. Рядом со мной бодро семенила Бандера, но я забыл про неё, как забыл сейчас обо всем на свете.

Когда я подошёл, Алёна Григорьевна встала, и я понял, что ноги удалось спасти. На её круглом добродушном лице тоже не видно было каких-то значительных следов кошмара полугодовой давности, разве что парочка еле заметных шрамов на носу.

Она обняла меня первой и, разумеется, заплакала. К нам подошла Анна с детьми и тоже стала всхлипывать, стоя у меня за спиной.

– Мы с вами так жестоко обошлись. Анна мне рассказала, как тогда поговорила с вами, вы уж её простите…

У меня перехватило дыхание, и я просто крепче обнял Алёну Григорьевну.

– Вы же не виноваты были, просто так получилось… – продолжила она выговариваться у меня на плече.

Я молчал, потому что не знал, что говорить.

По местной трансляции объявили о завершении первого этапа конкурса, долго перечисляя номера счастливчиков, вышедших в следующий этап. Номер 209 был назван первым среди победителей.

Когда она меня отпустила, я смог сказать ей только одно:

– Простите меня, Алёна Григорьевна.

Тогда она снова обняла меня, горячо доказывая, что мне не в чем винить себя и что я никак не мог быть виноват в том страшном нападении.

Потом ко мне подошли Андрей, Агнесса и Степан Семёнович, и мы вместе уговорили всю семью Хлопницких пройти вместе с нами в бар. Там мы сдвинули вместе два столика, чтобы было удобнее обсуждать перипетии первого этапа конкурса. Андрей и Агнесса сидели рядом, счастливые, как будто и впрямь молодожёны. О политике за весь этот вечер действительно никто не сказал ни слова.

В десять вечера бармен объявил о закрытии, и мы попрощались с ним, переместившись в холл первого этажа. Но в одиннадцать в холл зашли две давешние весёлые бабушки и радостно сообщили, что Украинский дом закрывается до завтра.

– Господи, как же здесь хорошо. И как же не хочется выходить наружу, ко всем этим злобным и тупым идиотам, – это сказала вслух Агнесса, но подумали так, без сомнения, все.

Мы молча стояли в холле перед огромными распахнутыми деревянными дверями и всё никак не могли сделать первый шаг к выходу.

Первой рискнула пройти на выход Бандера, воспользовавшись тем, что я вернул её поводок весёлым бабушкам.

Бандера обернулась в проходе, укоризненно глядя на меня своими большими карими глазами, и я устыдился своей слабости, сказав об этом вслух:

– Негоже прятаться за кошками, друзья. У нас впереди много работы. Мне надо рассказывать об этом вашем мире, а вам придётся переделывать его. За вас его никто переделывать не будет.

Они по-прежнему молчали. Тогда я покрепче ухватил камеру и штатив и первым вышел наружу.

Глава 11

Меня приняли примерно через неделю после кошачьего фурора в Украинском доме. Задержание прошло довольно буднично и без излишнего насилия: меня подловили на выходе из подъезда пятиэтажки двое штатских, один из которых аккуратно забрал из моих рук пакет с камерой, а второй не менее аккуратно застегнул на моих руках наручники.

Только потом они показали удостоверения, и я облегчённо выдохнул – это оказались не нацики, а обычные полицейские. Они отвели меня в припаркованную рядом машину, усадили в середину заднего ряда сидений, и мы поехали в участок.

Ехали молча. Я не строил иллюзий по поводу дальнейших вариантов моей судьбы – как минимум мне предъявят шпионаж, как максимум – терроризм. В любом случае это несколько лет в тюрьме под жесточайшим давлением, пока не обменяют. Директор на такой случай клятвенно обещал обмен, но ежу понятно, что лично от него в этой ситуации мало что зависит, тут понадобится вмешательство высших сил. А насколько нужен высшим силам рядовой питерский репортёр, это ещё вопрос.

В полицейском участке меня обыскали прямо у стенки в коридоре, отобрав телефон, часы и ключи от квартиры. Потом отвели в совершенно пустой кабинет с решёткой