– Давно она у меня, – сказал он. – Пора вернуть ее хозяйке.

Уинд замерла, тряпка в ее руке испустила тяжкий вздох.

– Мне ни к чему, – сказала Уинд. – Ее надо порвать и сжечь.

Пастор Билли положил книгу на кровать, усмехнулся:

– Кое-кто не в духе? Книга не моя, хочешь жечь – сама жги.

Уинд фыркнула:

– Сама так сама.

Пастор Билли взял чашку и направился к двери, затем вдруг вернулся обратно и остановился за спиной Уинд.

– Он не такой пропащий, как ты думаешь, – выговорил он несколько неуверенно, – просто он не смог себя перебороть.

Уинд, нагнувшись и орудуя тряпкой еще свирепее, чем прежде, молча драила циновку, отчего та жалобно постанывала.

– Он все еще заботится о тебе. Я слышал, это он в тот раз, когда ты пошла в общежитие за командиром, заслонил тебя от часового, бросился под винтовку, – напомнил пастор Билли.

Уинд продолжала молчать, но я видела, как ее спина дрогнула.

– Под заряженную винтовку, – осторожно добавил пастор Билли.

Внезапно Уинд развернулась и швырнула тряпку в ведро – вода так и брызнула на пол.

– Пырнул ножом, а сверху мазью помазал – это, по-вашему, забота?

Я, все это время просидевшая у ног хозяйки, ужасно удивилась. Еще никогда на моей памяти она не разговаривала с пастором Билли в таком тоне. Обычно Уинд ни в чем ему не перечит, и даже если он заденет ее обидным словом, она разве что в молчанку играет в знак протеста. Иногда она соглашается с ним для виду, а сама поступает по-своему, но хитрит она лишь затем, чтобы угодить старику. Прости, что я его так зову, вообще-то пастору Билли и сорока нет, но в деревне, где люди редко доживают до седин, где тот, кому исполнилось шестьдесят, считается долгожителем, пастор Билли, само собой, кому-то кажется стариком, нравится это ему или нет. До этой минуты я ни разу не слышала, чтобы Уинд ему дерзила.

Пастор Билли пошевелил губами, не в гневе, а в сомнении, он не был уверен, стоит ли договаривать, но в конце концов все-таки не утерпел.

– Может, вовсе не он про тебя сплетничал, а кто-то… – пастор Билли запнулся, – другой.

Уинд холодно усмехнулась:

– Кто, кроме него и вас, знал, откуда я? Если не он разболтал, значит, вы?

Пастор Билли ничего не ответил, только глянул на Уинд и молча вышел из комнаты. Но я-то знала, что ему по-прежнему есть что сказать, – проглоченные слова так и бурчали в животе.

Уинд достала тряпку из ведра и застыла, сидя на кровати на пятках, пока вода с мокрой ткани капала на циновку и рисовала на ней бурые круги.

Только тогда я поняла, что за плотно закрытой дверью хозяйки стоит Лю Чжаоху.

Извини, Призрак, что-то я увлеклась. Мы с тобой два дня не виделись, дома столько всего произошло, мне так много нужно тебе рассказать.

Позавчера утром, нет, позапозавчера ночью, часа в три, к нам вдруг постучали. Те, что приходят к пастору Билли, никогда не смотрят на время, я давно привыкла к стуку ночных визитеров. Пастор Билли открыл – оказалось, на дверной створке принесли роженицу. Схватки длились больше суток, женщина была почти без сознания. Местные повитухи не могли поспеть на подмогу, одна уехала навестить семью, другую, из соседнего села, позвали принять роды в деревню за сорок ли. Делать нечего, пришлось нести будущую мать в церковь. Пастор Билли провел в Юэху десять с лишним лет, но еще ни разу не принимал роды: здешние крестьяне, люди старой закалки, в жизни не допустят, чтобы мужчина, тем более иностранец, коснулся жениного тела.

Пастор Билли учился на врача, но он все-таки хирург, а не акушер-гинеколог, и теперь он лихорадочно перебирал в памяти случаи из студенческой практики. Время поджимало, нужно было вспоминать и, не теряя ни секунды, браться за дело. Разбудив Уинд, пастор Билли поручил ей растопить печь, нагреть воду, продезинфицировать полотенца и инструменты, убрать все со стола, накрыть его белой скатертью и положить на стол пациентку.

Он хотел было осмотреть женщину, но двое мужчин, которые ее принесли (один из них – ее муж, второй – деверь), вдруг встали у него на пути со словами: “Нет, пусть она”. Пастор Билли не сообразил, о ком речь, и муж, запинаясь, пояснил: “П-пусть, пусть лучше лекарша”. Пастор Билли понял, что они говорят про Уинд.

– Еще чего, она никогда не принимала роды, даже не видела, как это делается, – сказал пастор Билли.

– Ну и что? – возразил муж. – Она лекарша толковая, вон, у Сюй Саньцая жена вывихнула плечо, лекарша его одним махом вправила. У Рябого Лю полгода нарыв на ноге кровил, лекарша чикнула ножичком – и готово, с тех пор ничего не гноится. С дитенком-то куда проще, бабе родить все равно что курице яйцо снести. С чем она там не справится?

Пастор Билли вздохнул:

– Невежды!.. Яйцо, говоришь, снести? Видишь, какие долгие схватки, может быть, матка недостаточно сильно сокращается, или плод расположен неправильно, или родовые пути слишком узкие. Если срочно не вмешаться, то она… она…

Пастор Билли внезапно спохватился – слово, которое просилось на язык, в деревне стараются никогда не произносить, поэтому он торопливо проглотил его и закончил: “…она серьезно пострадает”.

Мужчины глазели на него в полном недоумении, будто он выдал какую-то абракадабру и они поняли только самое начало и самый конец.

В эту секунду роженица очнулась от боли и, судорожно молотя руками воздух, истошно завопила на мужа:

– Тянь Линь, сукин ты сын, свинья, в могилу, в могилу меня сведешь!

Визг был такой, словно резали поросенка, у меня шерсть встала дыбом.

Пастор Билли выкатил глаза и закричал на мужчин:

– Идите, идите отсюда! Как лекарше работать, когда вы тут пялитесь?

Муж с деверем беспомощно отступили за дверь, сели на крыльцо и принялись ждать новостей.

Пастор Билли начал осмотр. Роженица то приходила в себя, то бредила от боли, но все-таки не могла побороть стыдливость и сжимала ноги, чтобы пастор Билли до нее не дотронулся. Уинд увидела это, выступила вперед, наклонилась к ней и шепнула тихонько:

– Давай я. Не бойся, мы обе женщины, чего стесняться.

Роженица так долго мучилась, что у нее почти не осталось сил. Она позволила Уинд стянуть с нее штаны и все обработать.

Осмотр показал, что плод расположен правильно, раскрытие хорошее, просто таз узкий, а ребенок большой и поэтому не выходит. Пастор Билли взял чистое полотенце и велел женщине зажать его зубами.

– Если будет