В антракте мы с Токидзо пошли в буфет и обменяли корешки билетов на чашку зеленого чая с кусочком бобового пирожного. Угощение подавала майко, и все это обставлялось как классическая японская чайная церемония. Тарелочка под пирожное была украшена символом Гиона и предназначалась посетителю в качестве сувенира. Туристы с благоговением принимали чашки церемониального чая из рук настоящей майко. Токидзо же быстренько выпил чай и съел пирожное, оставив тарелочку на столе. Ее тут же подхватил стоявший за ним посетитель. Выйдя из толпы туристов, мы присели у большого камня, живописно обложенного мхом и лишайниками, и Токидзо сказал, что хочет сделать мне неожиданное предложение.

Дивертисмент

Токидзо с отцом, главным специалистом и знатоком в области исполнения токивадзу, задумали в конце июня организовать студенческий концерт, и мой друг предложил мне принять участие в выступлении. Это меня удивило: я не исполняю мелодии токивадзу, и он прекрасно это знал.

– Не имеет значения, – возразил Токидзо. – Наша идея состоит в том, чтобы включить отдельным номером инструментальное попурри для сямисэна из близких по мелодике токивадзу и нагаут. Такого еще никто не делал, и мы рассчитываем привлечь внимание публики.

Я подумала и согласилась. Впереди оставалось шесть недель на подбор произведений, их аранжировку и репетиции. Токидзо через день давал в Гионе уроки и проводил репетиции со студентами, и, если у меня выдавалось свободное время, я приходила к нему, и мы работали над композицией. Свои занятия, проходившие утром и вечером, Токидзо вел в гостиной на третьем этаже старого чайного домика в Гионе. Если учитель еще был занят, я обычно дожидалась его внизу за чашкой чая со старой хозяйкой заведения. Своих гейш в доме не было, и банкеты там устраивались редко. Чистота тут поддерживалась идеальная, нигде ни пятнышка, но в обстановке дома чувствовалось тихое увядание, совершенно не свойственное заведению такого рода. Этим чайный домик сразу очень мне понравился.

Токидзо мог часами сидеть на подогнутых ногах, аккомпанируя пению студентки и распевая мелодии, которые студентка разучивала на сямисэне. Исполнять токивадзу он начал под руководством отца с трех лет и хранил в памяти весь репертуар этого жанра. Высокий и тощий, мой друг совершенно не походил на музыканта, и никто бы в нем не признал такового, если бы не деформированная правая рука – верный признак профессионального исполнителя на сямисэне. Под мизинцем на внутренней стороне ладони у него был гигантский твердый нарост, натертый краем костяного медиатора. У меня на этом месте пока что образовалась ямка, и я невольно гадала, сколько же лет потребовалось, чтобы на ладони Токидзо появилась такая мозоль.

В начале работы мы с ним перебрали все лучшие произведения для сямисэна, каждое из которых носит собственное название. Интерлюдии в них представляют собой музыкальные символы и по выразительности не уступают лейтмотивам вагнеровских сочинений. У всякого, кто знаком с японской классической музыкой, наше попурри должно было оставить впечатление, выходящее за рамки чисто музыкальных ощущений; цель состояла в том, чтобы композиция, помимо мелодичной целостности, вызывала ряд поэтических образов.

Начало композиции напрашивалось само собой: прелюдией мы поставили начало самбасо, старинного наигрыша для сямисэна, который в давние времена сопровождал синтоистский обетовый танец и входил в репертуар токивадзу. Многие программы начинаются с самбасо, и мы решили включить несколько таких тактов. Затем вставили целиком гаку, фраза за фразой. Гаку вторит музыкальному сопровождению театра но, встречается и в нагаутах, и в токивадзу. Гаку придало нашему сочинению возвышенное и торжественное звучание. Далее мы решили сделать следующее: я повторяю гаку, а Токидзо одновременно играет на кото классическую мелодию рокудан. Так в произведении отразится прием музыкального каламбура, который получит дальнейшее развитие.

В день концерта к нам присоединилась девушка, играющая на барабане тайко, который придал звучанию двух сямисэнов дополнительную ритмическую выразительность. С барабаном характер каждого мотива композиции обрел больший драматизм. Следующая мелодия, тидори («ржанка»), содержала мои пассажи на сямисэне, за которыми следовало соло на барабане, переходящее к быстрым тактам праздничной интерлюдии ятаи.

В этом месте оба сямисэна начали хорошо известную музыкальную тему цукуда из песенки о том, как гейши с гостями переправлялись на лодочках через речку Сумида. Цукуда перешла в сугагаки, мотив театра кабуки, которым провозглашается выход на сцену блистательной куртизанки со свитой. Здесь наше попурри обрело бешеный темп, а затем вдруг обрывалось и сменялось плавной интерлюдией юки («снег»). Я вела основную мелодию, а Токидзо на одной тягучей ноте придавал ей грустный фон.

Наш расчет на смену музыкального темпа полностью оправдался. В день концерта слушатели были полностью захвачены выступлением, и в зале установилась такая тишина, что было слышно щебетание птиц на улице. Наше представление проходило в загородном ресторане, двери зала раздвинули, чтобы открыть выход в сад с цветущими азалиями. Слушатели могли свободно входить и выходить, что они постоянно и делали. Студенческие концерты всегда проводятся в свободной форме: народ заходит послушать номера друзей и родных и покидает зал, когда становится скучно. Но короткая и плавная интерлюдия «Снег» всех просто заворожила.

Такой эффект был достигнут контрастом и краткостью эпизода, и мы дополнительно усилили впечатление перебивкой с новым барабанным соло и переходом к фривольной пьеске о бурной гулянке гейш в Асакуса. Заключительными пассажами стали сараси, какэсу и куруи, каждый со своей блистательной ритмикой барабана, который теперь не смолкал. В финал мы поставили музыкальную шутку – пьесу для сямисэна «Нодзаки», сопровождающую веселую и дурашливую постановку кукольного балагана бунраку. Она вызывала смех своей несообразностью и резким стилевым контрастом.

Моя окасан пришла на концерт с подругой Корикой, и, когда представление окончилось, я нашла обеих на каменной скамейке в саду. Было жарко, они обмахивались веерами, и Корина поминутно складывала веер и щелкала меня по коленям, чтобы показать, как ей понравилась наша композиция. С окасан сидела моя приятельница Мотоко, выдавшая мне второй раунд аплодисментов. Для нее концерт был не просто забавой: ее глубоко интересовал сямисэн.

Натяжение трех струн

За неделю до нашего концерта мне позвонила женщина, прочитавшая заметку обо мне в местной газете. Она сама играла на сямисэне и теперь спрашивала разрешения повидать меня, чтобы поговорить о японской музыке. Это и была Мотоко, с которой мы встретились на следующий день. Она поднялась в мою маленькую комнатку в «Мицубе» с большущей коробкой конфет. Высокого роста, с черными волосами до плеч, нетронутыми ни перманентом, ни хной. Я как раз занималась, репетировала наше с Токидзо попурри, и по татами на полу были разбросаны ноты, тексты, магнитофонные пленки. Гостья лишь бросила на них