Внезапно… Нет, Аллегра не может. Не должна…

– Вы же не собираетесь его резать, мисс Траут?

Аллегра улыбнулась, и лицо ее просияло.

– В яблочко, голубушка! Не в бровь, а в глаз! Именно резать! Кромсать!

– Но зачем же? Вы еще больны, и вами явно владеет какой-то порочный дух! Зачем портить такой изысканный предмет одежды? К тому же это ведь… ваш наряд для представлений.

Аллегра пожала плечами.

– Хорош, слов нет. Специально сшит в Бостоне. Но тебе он нужен больше. Хотя бы какое-то время не будешь голодать.

Ножницами она сделала большой разрез, затем просто разорвала плащ пополам и продолжала резать и рвать, казалось, получая от этого удовольствие, пока плащ не потерял весь свой роскошный вид и не превратился в ворох лоскутов на полу. Затем Аллегра положила ножницы на столик и торжествующе откинулась на спинку кушетки.

Лаванда почти слышала вопли бархата, а красные куски на полу напоминали лужи крови. Она упала, ошеломленная, на стул с сиденьем из конского волоса.

– Он же совершенно испорчен, – простонала девушка, констатируя очевидное. – Какая от него теперь польза?

– Господи, ну что же ты за дура, Лаванда Фитч. Да ведь он тебя накормит, разве сама не видишь? Даст пропитание, пока твой сад снова не зацветет и ты не сможешь продавать свои цветы. Нашьешь ко Дню святого Валентина красных ленточек да шикарных бантов на дамские шейки и красных бархатных подушечек для иголок в форме сердечка. Ткани здесь хватит на множество бархаток и подушечек! И можешь брать подороже, сообщая всем, что все это изготовлено из плаща пророчицы и, значит, напитано моей силой.

– А как же вы сами? – спросила Лаванда. – Ведь плащ был неотъемлемой частью ваших… представлений.

– А с этим всем покончено, – заявила Аллегра. – Мне это больше не нужно. Я едва не умерла, и, думаю, это Сайлас послал знак из страны вечного лета, что пора заняться другим, вернуться к моим любимым лошадям. Я уже давно это обдумывала, а теперь окончательно решила.

В дом вошел Роберт Траут, вернувшийся с прогулки. Оставил снегоступы на крыльце. Заметив, что Аллегра вполне пришла в себя и как ни в чем не бывало сидит на обморочной кушетке, он довольно улыбнулся Лаванде (о небо!) и прошел в гостиную. Там на полу валялись куски красного бархатного плаща. При виде этой багровой бойни он замер на месте. Уставился на Аллегру. Потом на Лаванду. А потом в ужасе спросил:

– Чем это вы, дамы, тут занимались?

Глава 26

Не успела Аллегра объяснить Роберту, для чего погиб плащ и как он возродится в виде сердечек-подушечек для булавок и бантов с бархатками, обеспечивая «цветочнице» пропитание, как во входную дверь громко постучали.

– Похоже, невестка, у тебя еще остались поклонники, – неуверенно произнес Роберт, идя открывать. – И помните, дамы, о нашем уговоре.

Речь шла о том, чтобы в обществе посторонних пока называть Аллегру только так. Настоящее ее имя знали только тетя Гестия Бак, а теперь и Лаванда, и им предстояло обдумать, как с этим псевдонимом покончить, ибо многие, как, например, доктор, преклонялись перед провидицей.

Первой в комнату на коротких ножках ввалилась госпожа Дот Тикелл. Шляпа сползла ей почти на глаза, и она откинула ее назад.

– Я прослышала, что в этом доме кто-то смертельно болен, и сразу же примчалась. – Затем, узрев гору клочков красной ткани на полу, воскликнула: – Милостивый боже и все святые, это что, пропитанные кровью тряпки?

Все рассмеялись, кроме художницы.

– Нет-нет, госпожа Тикелл, – пояснила Лаванда. – Просто пророчица пожертвовала свой великолепный плащ для моих будущих поделок. Из этого алого пепла они восстанут лучшими на свете подушечками для булавок, бархатками и бантиками.

Но художница не успокоилась.

– Да кто болен-то? Где мой мальчик Арло? С ним все в порядке?

– Не волнуйтесь, госпожа, с Арло все хорошо, он на работе в конюшнях. А вам, наверное, стоит дать ногам отдых? Я пока заварю чай, – с этими умиротворяющими словами Лаванда встала и уступила свой стул удрученной художнице, которая с благодарностью на него опустилась.

Поставив чайник, Лаванда вернулась в гостиную. И придвинула к себе скамеечку.

– Госпожа Тикелл, да ведь это уже ни для кого не новость. Болела мисс Траут, причем несколько дней, но сейчас ей намного лучше.

– Я несколько дней делала эскизы бурана, – пояснила Дот Тикелл. – И не общалась ни с кем. А навозную серию закончила. И раз уж я здесь, то хочу поблагодарить этих двоих, – она махнула шляпой в сторону Роберта и Аллегры, которая уже растянулась на обморочной кушетке, – за блестящую пыль. Именно этого мазка и не хватало для идеального воплощения всей концепции навоза.

Художница глубоко дышала, стараясь успокоиться. Лаванда угостила ее и остальных булочками, которые принесла Софи, и чаем (как хорошо, что осенью она не растранжирила его весь). Потом, пока остальные дружно болтали, Лаванда собрала с пола кусочки красного бархата, села и принялась расправлять их пальцами. Качество ткани было превосходным, гладкостью и мягкостью она напоминала нежнейший мох.

Потом домой вернулся Арло Снук.

– Хей-хо, Венди! – воскликнул он, как обычно. – И все остальные!

Входя в гостиную, он запнулся о порог. Дот Тикелл моментально подскочила и обхватила парнишку.

– О, мальчик мой, я думала, ты… захворал.

Ее медвежьи объятия длились так долго, что Арло даже начал задыхаться. Она его отпустила и снова села, но не сводила глаз с парня, который стоял, прислонившись к каминной полке, словно какой-нибудь денди.

Они пили чай. Арфа стояла в комнате, безмолвная, но чуткая, неизменный дух этого места.

В душе Дот Тикелл словно что-то разомкнулось. Она положила шляпу на столик рядом со стулом. Длинные седые волосы слиплись, руки дрожали. Раньше Лаванда такой дрожи не замечала. Бедную художницу все так же снедала глубокая тревога. И Лаванда поняла: что-то здесь не так. Дот Тикелл всегда держалась в стороне от мира, наблюдая за ним с равнодушной отстраненностью. Происходящее сейчас раскрыло совершенно другую сторону ее характера, похоже, куда более близкую к сущности женщины. Остальные, судя по всему, ничего не замечали. Арло то так же небрежно прислонялся к каминной полке, то наливал желающим чаю и передавал булочки. Прямо радушный хозяин. Лаванда вспомнила портрет, который госпожа Тикелл написала с мальчика много лет назад. Получился просто ангелочек. К этому воспоминанию, словно очередной кусочек к мозаике, добавилась паника художницы, с которой та несколько минут назад ворвалась в гостиную, ее