А еще у него было одиночество. Его одиночество, к которому он привык за эти годы и из-за которого ему не хотелось приводить чужую женщину в дом. Он привык, что всегда один. А появись новый человек в доме, еще неизвестно, нашли бы они общий язык или нет. Кажется, для жизни многого не нужно. Просто два человека с разными характерами должны стать одним целым, как у них с Антониной было. А получится ли стать единым целым с другой женщиной – он этого не знал…

Первое время, когда остался в одиночестве – это слишком тяжело было для него. И дома не мог находиться, и на улицу пойдет, а там везде знакомые места, где они с семьей проводили свободное время. Вон кафе, где ели мороженое. А в парке катались на каруселях. А в этом скверике он с Антониной любил сидеть, когда молодыми были. Планы строили на жизнь. А оно гляди, как жизнь к ним повернулась… Да, тяжело было вспоминать. Слов нет.

И на работу ездил. Но его даже за ворота не пустили. Это производство, а не проходной двор, и захлопывали перед носом калитку. Петро, да это же я, Иван! Не признал что ли? Иван стучал кулаком в грудь. Ну, как же, признал, но здесь завод, а не парк отдыха. Иди, Иван, иди отсюда, пока проверяющий не появился. Я же нагоняй получу из-за тебя. И прогоняли его. Правда, редкий раз встречал знакомых, с кем работали вместе. Постоят, поговорят. Иной раз в пивнушку зайдут, пару кружечек пивка возьмут и разговаривают. Иван в основном спрашивал и жадно слушал, что делается у них на работе. Кто из старых остался, кого выпроводили на заслуженный отдых, кто из новеньких пришел и будет ли толк от них. А помнишь того, ну, Матвея Носова, который в слесарке сидел? Здоровенный такой! Да, припоминаю. Нет его, схоронили. Онкология, твою мать. Не успели глазом моргнуть, начисто сожрала мужика, а ведь в нем было живого весу поболее ста кило, а схоронили одни мослы и череп, обтянутый кожей. И куда смотрит медицина, почему до сих пор не придумают лекарство от этой заразы. И начинались долгие разговоры. Казалось, говорили обо всем, но в то же время – ни о чем. Иван вернется домой, посидит, вспоминая разговор, и пожмет плечами. Вроде много говорили, обо всем расспрашивал, а ничего путного не услышал…

Но первое время, когда из больницы выписался, Иван вообще сторонился людей. Всех. Молодой еще, можно сказать, но уже калека. Инвалид. Он видел, как возле храма сидели нищие и просили подаяние. И вздрагивал, представляя себя среди них. А что? Как раз для него место. Нога покалечена, плечо, словно крыло торчит, а из-за этого и голова наклонена в одну сторону, словно он хочет прислониться к этому плечу, и взгляд получается исподлобья, а не прямо в лицо. Сесть возле нищих, протянуть руку и собирай милостыню. Люди будут проходить, кидать копейки в подставленную коробку или фуражку и ни один не взглянет на него, а если посмотрят, то с презрением – молодой же, а просит. Зачертыхался Иван. Лучше голодным быть, чем сидеть с протянутой рукой. И уходил к реке. Забирался в глушь, усаживался на берегу и думал, поглядывая на воду. О чем думал? Да обо всем и о жизни – тоже.

…Иван сидел на скамейке возле подъезда. Нога болела, никакого спасу нет, хоть волком вой, хоть об стену головой – ничем не уймешь эту боль. Врачи говорили, так и будет к непогоде. Чем старше станешь, тем сильнее будет болеть. Новую ногу пришить не получится. Радуйся тому, что смогли твою сохранить, а боли – от этого никуда не денешься. Будешь принимать лекарства. Вылечиться не получится, но боль можно заглушить.

Он поморщился, растирая ногу. Чуть не охнул, когда ее словно прострелили. Мимо промчались ребятишки. Иван невольно взглянул вслед, а у самого в голове мелькнуло, что вот и его сын так бегал, а сейчас… Он вздохнул. Да, так и будешь жить воспоминаниями.

Иван мельком окинул заросший двор, взглянул на дом, где были видны лишь верхние этажи, а остальное заслоняли деревья. Вон как разрослись! А когда-то двор был голым. Все как на ладони. Ни тенечка, ни кусточка. Помнится, он уговаривал жителей выйти на субботники или воскресники, чтобы сделать палисадники и посадить кустики акации или рябинку, потом посадили березы и клен. Хорошие красивые деревья. Помогая плотнику из домоуправления, с мужиками лавочки сколотили и вкопали. Домоуправление поставили беседку и сделали небольшую детскую площадку с песочницей. Вот уж радость для ребятни! И женщины не отставали. То клумбочки сделают, то цветами займутся перед своими окнами. Двор заиграл. Красивый стал, ухоженный. С той поры, если взглянуть, много воды утекло. Некоторых жильцов уже нет. Одних схоронили, другие получили новые квартиры и переехали, а на их место новые соседи заселились. Жизнь на одном месте не стоит. Она движется…

Иван вздохнул, вспоминая прошлую жизнь, и нахмурился, аж брови сошлись на переносице, когда увидел соседку – эту пигалицу, Марию – эту рыжую ехидну, как называл ее Иван. Поругались, когда он вернулся. С той поры не могли общий язык найти. С виду баба хорошая, но живет одна и язык у нее – Бог семерым нес, одной достался. Попробуй сунуться к ней, так отбреет, с неделю икать будешь. Да еще на весь двор опозорит. Все Машкины беды от длинного языка, как Иван говорил. Поэтому без мужика живет, что ни один нормальный мужик не станет с такой ехидной жить. Иван наизусть выучил ее характер. Сколько лет прожили в одном подъезде, а общий язык не нашли. Сам виноват. Женщина с характером, а он взял и оттолкнул её, когда они с Петровной зашли к нему после возвращения. Она же хотела помочь