Настоятель стоит у входа в церковь и приветствует паству. Завидев Дороти, он вскидывает руку.

– Мисс Эйткен, как удачно! Пойдемте, познакомлю вас с односельчанами.

Сердце у Дороти заходится, но она оглаживает платье у талии, как делает всегда перед ответственным делом, и следует за настоятелем, соорудив на лице вежливую улыбку. Стоит ей поравняться с настоятелем, как он принимается перечислять имена прихожан, сопровождая их краткой сводкой о каждом.

– Это Нора и Эйлса.

А затем, как будто между прочим, добавляет:

– К слову, Нора – одна из наших лучших вязальщиц, а выпечка Эйлсы – что ж, убедитесь сами. – Дороти узнает в них вчерашних насмешниц, и у нее слегка сводит живот. Следом за женщинами в гордом одиночестве идет хозяйка лавки.

– А это миссис Браун.

Дороти отмечает уважительный тон настоятеля и холодный оценивающий взгляд миссис Браун. К своему удивлению Дороти замечает, что одета она весьма странно. Платье свободного покроя, подпоясанное вместо ремня шнурком, к тому же – на ней ведь не мужские сапоги? Но тут настоятель продолжает:

– Миссис Браун знает тут всех и каждого, так что, если вам что-то понадобится, обращайтесь именно к ней. Сам я быстро это усвоил. Ох, а вот и Джейн с Уильямом. Печальная история, как-нибудь в другой раз расскажу.

Женщина явно старше мужчины, в ком, несмотря на рост, угадывается что-то мальчишеское. Они подходят и пожимают ей руку. Женщина, Джейн, стоит со спутником плечом к плечу, и Дороти не может понять – то ли это брат и сестра, то ли муж и жена. Уильям улыбается и щурится на солнце.

– Доброе утро, мисс Эйткен. Приятно видеть новые лица в деревне.

Но Джейн, поджав губы, тотчас его уводит, пробормотав: «Да-да, разумеется».

Жена, получается.

Дороти знакомится с вязальщиками сетей и плотниками, с крупными и мелкими земледельцами, бондарями и рыбаками. Женщины прядут и ткут, разделывают и заготавливают рыбу; одна работает белошвейкой – что Дороти отмечает на будущее, – многие приходят с детьми, цепляющимися за материнские юбки и руки. В именах Дороти вскоре теряется, поскольку многие спешат укрыться от их испытующих взглядов и светской хроники настоятеля в промозглом сумраке церкви.

Все уже рассаживаются по местам, когда наконец входит Дороти и, опустившись на последнюю скамью подле незнакомого старика, с благодарностью за наступившую тишину слушает, как настоятель принимается зачитывать объявления: вязальные вечера, дежурство в церкви, подаяние неимущим. И, уже едва прислушиваясь, Дороти окидывает взглядом сельчан, детишек, шаркающих и ерзающих на месте, большие семьи и семейные пары – всех этих людей, с которыми ей предстоит ужиться, и убеждает себя, что никого нарочно не выискивает, уж точно не того рыбака, который приветственно вскинул руку, прикрывая от солнца глаза, когда на Отмели не было никого, кроме них.

Но его здесь и нет.

Агнес

«Джозеф тем и берет, – раздумывает Агнес, ставя воду на плиту и разворачивая мыло, – что он ни на кого не похож». Ни на ее отца, ни на других мальчишек. О, разумеется, она сама не прочь похохотать над их скабрезными шуточками и недвусмысленными намеками, да и позаигрывать с парнями ей по душе, но Агнес понимает, что за этим стоит и к чему все ведет. Только этим утром у мамы под глазом расплылся синяк, щека вся распухла и наполовину перекрыла глаз.

Опрометчивая свадьба и неподходящая пара.

Скоро Джозеф к ним заглянет, он всегда приходит на пятничный ужин, а порой даже приносит отборного краба или лобстера из рыболовецких ловушек. Вода почти нагрелась, малыши как раз в школе, старшие вовсю работают, а Джини пока на рыбном рынке, так что Агнес раздевается и достает тряпичную мочалку с полотенцем. Вопрос в том, как ей показать Джозефу, что она уже подросла и в младшие сестренки ему не годится? И хоть у них пять лет разницы, другие девушки уже к восемнадцати выходят замуж и заводят детей. Агнес вздыхает. Подружка посоветовала принимать лавандовые ванны, поэтому Агнес растирает в таз цветочные бутоны и заливает их водой. Комнату заволакивает землистый запах. Агнес отирает лицо, намывает подмышки и груди; выскребает грязь из-под ногтей и начищает их хозяйственной щеткой. Она подмывается, а под конец опускает таз на пол и ополаскивает ноги. Усердно растеревшись полотенцем, она надевает чулки и накидывает чистое платье, а будничное убирает в корзину с бельем, заготовленным на утреннюю стирку. Она расчесывает волосы, а про себя считает – все та же подружка посоветовала считать до ста взмахов, чтобы расчесаться до блеска. На двадцать третьем взмахе расчески Агнес слышит еле доносящийся со взгорья звонок об окончании школьных занятий.

Она поспешно выносит таз в сад, сливает мутноватую воду в закутке возле свинарника, затем пускается обратно на кухню и принимается резать для ужина лук, будто и вовсе не готовилась к приходу Джозефа.

Полуденное солнце, отразившись от ножа, поблескивает на ее ногтях, и Агнес упоенно наслаждается юностью тела в чистеньком и свежем, бережно залатанном платье. В один прекрасный день она будет готовить ужин для мужа, с малышом на подходе, а может, и младшеньким в юбках – крепеньким мальчуганом, – обзаведется семьей, дружной и крепкой, где бояться будет нечего, и детям не придется прятаться под простынями и рассказывать друг другу сказки или распевать стишки, лишь бы не слышать, как отец швыряет мать об стены на кухне.

И может, думает Агнес, подкидывая на шкворчащий лук обрезки из мясной лавки, не ровен час, и именно сегодня Джозеф наконец-то ее заприметит.

Дороти

Стука в дверь она не слышала, однако же записка тут как тут: самый краешек торчит из-под двери, а на нем отточенным почерком выведено ее имя. Мисс Эйткен.

Дороти поднимает записку, и сердце у нее замирает, стоит ей позволить себе мимолетную глупость и снова вспомнить рыбака.

Мисс Эйткен,

приглашаем Вас в кружок по вязанию для благородных дам в бакалейной лавке «Браун» по четвергам.

Миссис Браун

Дороти вздыхает.

Все-таки мисс Эйткен, а не Дороти.

От миссис Браун.

Дороти насилу сглатывает. В ушах звучит гулкое эхо ее формального приветствия в лавке и уклончивый отклик женщин; щеки у нее пылают.

Устроившись за кухонным столом, Дороти перечитывает записку.