Потом они лежали и слушали затихающий стук сердец друг друга, пульсирующих как одно сердце. А потом они слушали тишину.

– Знаешь, я хочу рассказать тебе… – первым нарушил эту волшебную взвесь молчания Андрей. – У меня тоже есть военная тайна… Я никому о ней не рассказывал…

– Расскажи… – доверчиво, прижимаясь к его груди, произнесла Лера.

– Твои черты напомнили мне одну девушку…

Лера, оттолкнувшись, резко поднялась. Она сдерживалась, не произнося ни слова. Но вся гамма гневных эмоций красноречиво отражалась на ее прекрасном лице. Андрей невольно ощутил, что любит ее еще сильнее.

– Девушка… на фотокарточке… – между тем упрямо продолжал он. Почему-то ему захотелось во что бы то ни стало сказать об этом Лере. Она должна знать.

– Эту карточку показал мне немец… Фашист… – Каждое слово он произносил тихо и отчетливо.

– Немец? – растерянно повторила она, невольно отодвинувшись, а потом вдруг резко прижавшись к нему.

– Да, немец… Враг, который пришел на нашу землю убивать. Но он… спас мне жизнь…

Андрей сделал паузу. Было видно, что ему непросто дается это признание.

– Я запомнил… Его зовут Отто… Он мог меня запросто расстрелять, беглого пленного… Я сам так делал… не раз… – Аникин снова умолк. Но через миг продолжил: – Он просто отпустил меня… И показал фотокарточку девушки. Она стоит у какого-то моста… И улыбается. Она чем-то похожа на тебя… Этой улыбкой… Понимаешь… Он просто отпустил меня…

XII

Это случилось на следующий день, во дворе возле ограды, куда прямо к полевой кухне перенесли кормежку, чтобы высвободить помещение столовой под дополнительные койко-места.

В очереди за порцией супа, как обычно, в первых рядах стояли Катькины «санитары». Верховодил Левкин. Завидев приближающегося вместе с Терехой и Кержаковым Андрея, он с ходу принялся за свое зубоскальство:

– Ба, наш штрафничок спешит подкрепиться. Надо, надо энергией зарядиться. А то наша доблестная медсестричка Лерочка такие методы лечения к нашему герою применяет, что от него скоро кожа да кости останутся. Ха-ха…

Все произошло само собой. Ни санитары, ни товарищи Аникина даже дернуться не успели, а Левкин – досмеяться своим «ха-ха». Андрей подскочив, с ходу выбросил снизу здоровую руку. Удар получился резким и хлестким, пришелся как раз в скалящуюся челюсть Левкина. Раздался хруст ломающейся кости. Левкин даже несколько приподнялся над землей и, ударившись со всей мочи затылком о железный бок походной кухни, мешком сполз по ней на землю, гулко стукаясь головой о каждый железный выступ. Тело его так и замерло у ног ошалелых очередников, в сидячем положении, с прижатой к колесу спиной. Значит, не лежачий еще… «Мразь…» – только и приговаривал Андрей и бил что есть силы ногой, уродуя пакостную физиономию. Опомнившись, стоявшие в очереди оттащили его от поверженного Катькиного фаворита. Дружки Левкина наверняка расправились бы с ним на месте, если бы не Кутузов с Терехой, загородившие товарища с красноречивыми выражениями на лицах.

Андрея, как зачинщика, задержали. Начхоз Изворская впала в истерику. До Аникина, запертого в кладовке, доносилась ее матерная ругань и обещания «отправить маршем в штрафную роту» чуть не полгоспиталя. Про Аникина и речи не было. Ему, согласно речам лейтенантши, светил трибунал и «штрафная пожизненно».

Андрей с удивительным внутренним спокойствием и чувством выполненного долга ожидал утра. Тайно его навестил Тереха, через дверь сообщив последние сводки с места боевых действий.

– Лично ездила в штаб. Завтра, грозит, пришлют за тобой комендантских. Под трибунал отдадут… Так-то, Андрей…

XIII

Утром к госпиталю действительно подкатил «Виллис». Но сидевшие в нем на прибывших из полевой комендатуры были не похожи. Трое отутюженных офицеров, с папочками под мышкой, лица – каменные, изъясняются односложными предложениями, в основном в тоне просьбы-приказа: «покажите», «пройдемте», «откройте».

Аникин их ни капли не интересовал. Зато крайне интересовала масса других вопросов. Как оказалось, неожиданно дали ход ходатайству подполковника Лемешева о тщательной проверке хозяйственной деятельности госпиталя. Взялись за хозчасть всерьез, трясти начали все, от склада с медикаментами до халатов, больничных пижам, кухни и прочего. А что касается Аникина…

Окончания проверки Андрей не дождался. Прямо из кладовки – места ночного заточения – его привели к начальнику госпиталя. Подполковник встретил его сурово.

– Рядовой Аникин?

– Так точно, товарищ полковник…

– Гм… Надо бы вам еще подлечиться. Но при данных обстоятельствах… Лучше вам поскорее отбыть на фронт…

– Но, товарищ полковник, мои документы…

– Документы на вас доставлены сегодня. Вот приказ о вашем зачислении в стрелковый гвардейский полк. Вот представление об искуплении. Подписано замначальника управления корпуса… Вам все ясно?

Аникин стоял, вытянувшись по стойке смирно и не верил тому, что говорил подполковник.

– Не слышу, рядовой Аникин?

– Так точно, товарищ полковник! – спохватившись, выпалил Андрей, сияя от радости.

– Полчаса на сборы. И чтоб духу через полчаса не было! – отчеканил Лемешев и вдруг потеплевшим голосом добавил: – Челюсть этому Левкину, дело понятное, починим. Но получил он по делу. Молодец, солдат… Так что давай, быстро. А то черт их знает, этих комендатских…

XIV

Полуторка несла его в кромешную темноту. Тусклый свет фар прыгал, суматошно выхватывая разбитую колею. Различить грунтовую дорогу можно было лишь на несколько метров вперед. Километры отдаляли его от любимой все дальше, приближая к страшному Сталинградскому фронту. Скупые сводки Информбюро и не менее скупые, но чудовищные своими подробностями рассказы раненых, прибывавших с Волги, доносили до госпитальных стен отголоски небывалого и всесокрушающего сражения, которое разыгрывалось на берегах великой русской реки. Раненых под Сталинградом доставляли в госпиталь непрерывным потоком. Коридоры и даже двор были забиты наспех сколоченными деревянными нарами, где под брезентовыми навесами укладывали выживших в кровавой битве.

Война уже вовсю дышала Андрею прямо в лицо. Он понимал, что отсиживаться с его не по дням, а по часам заживающей раной в госпитале не подобает. Пусть этим занимается шушера из санитарной команды.

Да и чего ожидать от войны, он представлял себе очень хорошо. Но руки его, щеки и губы еще хранили тепло ее прикосновений, объятия ее одновременно упругого и молодого и податливо-нежного тела.

Не до войны сейчас было Андрею. Любовь, так нечаянно обретенная в пекле войны,