Катание, похоже, действовало на доктора благотворно. Он выглядел здоровее и даже моложе, чем когда они с Лавандой виделись в последний раз на рынке. Миньярд просиял и стал представлять девушке «прославленную духовидицу и непревзойденную красавицу Аллегру Траут».

– Мы знакомы, – невыразительно отозвалась Аллегра.

– А я и не знала, что вы умеете кататься на коньках, мисс Траут, – удивилась Лаванда.

– Наша замечательная пророчица мало что не умеет, – встрял доктор. – На представлении в канун Дня Всех Святых она подарила мне великолепную орхидею, а потом осчастливила мудростью Таро. А теперь вот удостаивает своим обворожительным обществом.

Обворожительным? Лаванда могла придумать и другие эпитеты. Но как же эта пара, духовидица и доктор, могли найти друг друга? Лаванда, сбитая с толку, забыла о манерах.

– Что у вас двоих может быть общего, – пробормотала она, – кроме этого льда?

Доктор рассмеялся.

– Очень много чего. Мы с мисс Траут беседуем о смерти. Я хочу больше знать о ее искусстве, а она – о моей науке, особенно о пороге физических возможностей плоти и о том, когда она может быть официально объявлена мертвой, потому что на своем недавнем представлении наша славная Прорицательница самым убедительным образом продемонстрировала, что навязываемые всем категории могут быть… иллюзорными. Что могут исчезать сами понятия времени и пространства.

Лаванда слушала вполуха. Доктор витийствовал, явно пытаясь произвести впечатление на Аллегру.

– Мисс Траут, значит, вы остаетесь в Бельвиле и, как я слышала, снова будете выступать.

– Действительно, мисс Фитч, я здесь во плоти, на этом льду. И хоть в таких захолустьях всегда скука смертная, надо признать, сейчас компания стала заметно приятнее. – Кокетливый кивок в сторону Варна Миньярда.

Очевидно, теперь, обеспечив себе внимание лучшего врача в городке, Аллегра больше не нуждалась в растительных препаратах Лаванды от головной боли.

Глаза пророчицы сквозь вуаль метали стрелы, и настолько устрашающе, что Лаванда инстинктивно положила руку на крошечный мешочек с корнем пиона и тысячелистником, висевший у нее на шее.

Продолжая сжимать рукав Варна Миньярда, Аллегра мелко перекатывалась туда-сюда на коньках. Их ремешки туго обтягивали эти ее ужасающе остроконечные сапожки, а движения, как предположила Лаванда, свидетельствовали о беспокойстве.

– Как идут венки, Лаванда? – поинтересовался доктор.

– Не очень. – Что было правдой.

– Отложи один для меня, пожалуйста, – попросил Варн Миньярд.

Лаванда улыбнулась.

– Считайте, он уже ваш.

Аллегра потянула его за рукав.

– Давайте же кататься, док.

И тот повиновался, как дрессированный тюлень.

Но перед тем, как вернуться к нарезанию кругов по катку, Аллегра Траут повернулась и прошипела, злобно скривившись:

– Какая славная веточка остролиста у вас на пальто, мисс Фитч. Я знаю, кто вам ее принес, и вижу, что происходит с Робертом, и мне это не нравится. Занимайтесь своими вечнозелеными поделками, а не то… – Глаза ее злобно блеснули. Доктор, увлеченно насвистывавший веселенький мотивчик, ничего не заметил и не услышал.

Они укатили.

А не то что?

Лаванда продала еще венок, потом еще несколько, а минут через двадцать доктор и Аллегра Траут ушли со льда, сели на скамейку и, смеясь, принялись отвязывать коньки. Слышно было, как они говорили что-то о чайном домике. Затем доктор Миньярд заплатил Лаванде и взял свой венок.

Уже начало смеркаться. На катке осталось всего двое конькобежцев. Сильно продрогнув, Лаванда взяла последний венок и нерешительно воззвала:

– Я ухожу! Остался только один рождественский венок!

Темнеть стало еще быстрее.

Сквозь сумерки приблизилась высокая фигура. Даже на расстоянии Лаванда легко узнала Роберта Траута. Он бежал к ней, поскальзываясь на льду, задыхаясь от напряжения. На нем был шерстяной шарф ее отца.

– Мисс Фитч, пожалуйста, не уходите. Я хотел бы купить последний венок.

В сумерках рядом с большой меховой головой Лаванды пронеслась летучая мышь. Едва дыша от испуга, девушка сделала шаг назад.

Либо Роберт Траут, в отличие от нее, совсем не боялся этих странных существ, либо просто не обратил внимания. В любом случае он неправильно понял ее испуг.

– Простите, я не хотел вас пугать. Увы, моего лица действительно можно ужаснуться, особенно в таком сумраке.

Летучая мышь улетела в сторону дубильни.

– О, мистер Траут, дело совсем не в вас. А в том, что я боюсь летучих мышей.

«Ты единственный человек в мире с таким лицом, наполовину Адонис, наполовину печеная свекла, а я, может быть, единственный человек, который смотрит на него с сочувствием и любовью», – подумала девушка.

Роберт дрожал. От холода или испуга. Или по какой-то иной причине.

Мимо них со своим длинным шестом устало прошагал фонарщик.

– Ваша… работодательница несколько минут назад каталась на коньках с моим доктором. Удивительное зрелище, – поведала Лаванда.

– Что бы Аллегра ни сделала, я ничему не удивлюсь, – ответил Роберт.

На него словно столбняк напал. Одновременно с нервозностью.

– Вот ваш венок, сэр, – и Лаванда протянула сосновые ветки. К каждому венку у нее был привязан ценник, но сейчас это казалось ненужным. – И спасибо за красивую веточку остролиста. Я ее на пальто прикрепила. Смею полагать, это и в самом деле вы оставили?

– Я, – подтвердил Роберт. Затем глуше: – Хоть и поступил, конечно, рискованно, потому что меня было отлично видно у вашей двери. Но не мог удержаться, уж очень хотелось сделать вам подарок.

И прежде чем Лаванда успела сочинить ответ, он вытащил из кармана монеты и заплатил за венок.

– И еще одно насчет подарков, – сказал Роберт, – у меня есть серьезный вопрос. Нужен женский совет.

– Слушаю вас.

– Что бы вы подарили даме на Рождество?

«Стоит тут, в папином шарфе, с моим венком в руках, и спрашивает такое?» Лаванда вскипела. Вопрос так вывел ее из равновесия, что на минутку показалось, будто она катится на коньках по тонкому льду залива Квинте.

Какой даме?

Девушка изо всех сил старалась говорить спокойно и ровно.

– Мне нужно больше узнать об этой даме, прежде чем я смогу… дать совет.

Роберт уже вроде бы собрался ответить, как вдруг раздались крики:

– Горим! Помогите! Все сюда, на помощь! – И тут же от каменных зданий срикошетило эхо: – Пожар! Пожар!

Пронзительно затрезвонили колокола на всех церквях: католических, методистских, англиканских – религиозные убеждения в такой момент не имеют значения.

И правда. С соседней улицы валил дым. Огромные клубящиеся черно-угольные облака. Внезапный порыв ветра швырнул в лицо копотью, и оба раскашлялись.

– Я должен помочь, – подхватился Роберт и вернул венок Лаванде. – Деньги оставьте себе, – добавил он. В голове Лаванды моментально вспыхнул образ: он в шикарной одежде бегает в удушливом дыму,