у себя он что-то изобрёл или открыл, и нужно было внедрять в производство, а тут выходили нестыковки, влияющие на срок создания бомбы. Время поджимало, никаких сбоев не допускалось. И тогда по личному указанию Сталина всех ключевых учёных, участников проекта, перевезли к нам – для окончания монтажа и пуска в эксплуатацию основных производственных мощностей. Те три специальных двухэтажных коттеджа были заполнены именитыми жильцами. Соблюдался строжайший режим секретности. О том кто приезжает или уезжает, знали всего несколько человек: директор комбината, его заместитель по режиму, уполномоченный Совета Министров, я и, может, ещё один-два человека. Было чертовски приятно, когда на торжественном банкете в честь двадцатилетия первого испытания один из академиков поднялся и предложил тост:

– За «шефа», который нас встречал-провожал, укутывал в тёплые тулупы!

Подняли меня, и весь зал, человек двести-триста, зааплодировал.

Тут ещё вот что можно добавить. Большинство академиков – физиков, химиков, математиков – на момент работы в проекте по созданию атомной бомбы были людьми засекреченными. Это уже после успешного испытания, 29 августа 1949 года, партия и правительство по достоинству оценили их достижения, посыпались ордена, медали, звёзды Героев, Сталинские, Ленинские, Государственные и даже Нобелевские премии. Если мне не изменяет память, то только трижды Героев, среди тех, кто имел отношение к бомбе, стало одиннадцать человек.

– Иван Никифорович, возможно, я сейчас удивлю вас. Мы много говорили о великом Курчатове, а знаете ли вы, что в своё время он спас меня от крупных неприятностей?

– И в каком же году это было?

– В начале восьмидесятых.

– Ну ты, брат, и загнул! Игоря Васильевича не стало в 1960-м, тебе всего восемь годков тогда и было.

– И тем не менее, это так.

Приведу для читателей отрывок из моей первой книги «Шкатулка колоритных современников».

«Стол президиума»

В Москве я обычно снимал номер в гостинице «Орлёнок» – любимой, демократичной, всегда гостеприимной и доступной. Зимой восемьдесят третьего с Володей Аветисовым мы поселились в «Орлёнке» на три дня. Накануне отъезда домой отправились в центр Москвы, заказали столик в элитном и закрытом для людей неартистического круга ресторане ВТО. Там радовало всё: прекрасная кухня и отличное обслуживание, потрясающее внимание к человеку и возможность своими глазами лицезреть столичных знаменитостей – людей театра и кино, о встрече с которыми мечтают в молодом возрасте все. Повторяю: я не отношусь к артистическому кругу, меня, говоря языком театра, в этот жизненный спектакль ввёл Валерий Шейн, большой друг Бориса Розенфельда, распорядитель концертных программ Москвы. Ресторан начинал жить полной жизнью ближе к полуночи – с того часа, когда в театрах заканчивались спектакли, и артисты отправлялись ужинать, общаться друг с другом, расслабиться за рюмочкой коньяка или водки, отойти от волнений, после спектакля. Днём же мало кто заглядывал сюда. Мне очень хотелось не удивить Володю Аветисова, а показать ему, что частые мои поездки в столицу принесли свои плоды: я познакомился с интересными людьми, окунулся в мир искусства, обрёл связи, без которых посещение даже такого ресторана, как в ВТО, было невозможно.

Побродив по городу, в половине восьмого вечера отправились на Пушкинскую площадь, в тот самый ресторан. Встретил нас Борис Николаевич, официант, с которым договорились заранее, проводил к заказанному столику, и я с удивлением прочитал табличку: «Стол президиума». Такая табличка давала возможность не беспокоить нас, потому что уже к половине одиннадцатого зал был переполнен. А табличка была своеобразной охранной грамотой: уж так постарался Борис Николаевич. «Стол президиума» был шикарно сервирован. Думаю, что дизайнеры ресторанного бизнеса ели свой хлеб не зря: всё было оформлено со вкусом, изящно, богато. Множество закусок, спиртное, хотя Борис Николаевич знал, что я не имею пристрастия к выпивке. Но он не мог знать вкуса моего друга и, естественно, как того требовал протокол сервировки, поставил бутылку армянского коньяка. Сама обстановка располагала принять на грудь, и мы по две-три рюмочки пропустили.

Осмотревшись, заметили, что в зале свободных мест нет, кроме наших двух. И тут Борис Николаевич беспокоит нас: не будете ли столь любезны, посадить рядом двух дам. Против дам мы не возражали, но, честно говоря, не были расположены заводить новые знакомства. Он объяснил ситуацию:

– Наши постоянные клиентки, обе актрисы.

Буду откровенен, обе дамы были милы, красивы и, как потом выяснилось, действительно работали в театре – то ли в ТЮЗе, то ли в театре при Доме культуры автозавода имени Лихачёва. Не могу быть сегодня точным, прошло много лет. При появлении молодых женщин предложили закусок не заказывать: у нас их достаточно, и всё не тронуто – аппетитные, красиво оформленные зеленью, разными кулинарными прибамбасами в виде закрученных в спирали колец моркови, лука. Розетки овощей, холодная говядина, таявшая во рту, ветчина, оливки, маринованные грибочки – прямо выставка достижений народного хозяйства, да и только! А вот спиртное попросили добавить.

И понеслось! Всегда контролирующий себя Володя не пил, а я, со страстью произносить тосты, взял управление столом на себя. Нашим соседкам тосты нравились, и это прибавляло энтузиазма. События развивались по нарастающей и были достойны внимания Эльдара Рязанова – для очередного его киношедевра, когда мастер заостряет комедийное начало до такой тонкой грани, что за ней может произойти трагедия…

К полуночи я набрал свою норму и, как стахановец, превысил показатели. Когда уже собрались уходить, стал настаивать на том, чтобы наших спутниц отвезли домой. Володя пытался остановить меня, урезонить, напомнив, что рано утром у нас самолёт, что времени на сон не остаётся. Но остановить меня было невозможно. Володя не мог бросить друга на произвол судьбы, оставить одного в ночной Москве с захмелевшими дамами, зная мою способность швыряться деньгами по поводу и без.

На такси добирались долго, не представляя себе, как далеко забрались наши милые дамы. Я то дремал, то приходил в себя и по этой причине маршрут не запомнил. Володя, хотя и ясно видел дорогу, но Москву знал плохо. Единственное, что врезалось в память, это памятник Курчатову. Помню, как вышли из машины, как дамы пригласили нас к себе на чашечку кофе для бодрости. И мы пошли! Зачем? Правда, предварительно договорившись с таксистом, что он подождёт нас минут пятнадцать. Володя был очень недоволен ночным путешествием. На часах – два часа ночи, а мы вдалеке от центра, пьём кофе на окраине… Есть от чего прийти в негодование. Пролетели и те пятнадцать минут, и даже больше. Наконец, мы прощаемся, к своему счастью, находим такси на месте, садимся и благополучно возвращаемся в гостиницу.

Всё! Концерт окончен, можно расслабиться и даже чуть-чуть