Превозмогая душащую боль, беспомощность и отчаяние, сестры принялись ворочать большие камни, надеясь найти под ними что-нибудь, какое-нибудь напоминание, которое доказывало бы, что когда-то здесь жила счастливая семья.

– Стой, – Менахем крепко взял ее за плечо, – ты делаешь себе больно, пойдем, не надо.

– Перед тем как уйти, – объяснила она ему, – мы думали, что скоро вернемся, поэтому наш отец оставил несколько драгоценностей и золотых колец. Мы даже спрятали несколько молитвенников.

– Оставьте, мы ничего не найдем, поляки разграбили все.

– Может быть, хотя бы книги Торы, – сказала Шурка Руске. – Что поляки будут с ними делать? Я уверена, что они здесь. Может быть, если мы просто покопаем, то найдем что-нибудь, какие-нибудь остатки.

Йорек и Менахем перекопали и перевернули каждый камень, но ничего не нашли.

Когда они наконец сдались и отправились обратно в Парчев, солнце уже начало садиться. Они долго шли, не говоря ни единого слова, каждый был глубоко погружен в тяжелые воспоминания.

– Не оглядывайтесь, – наконец сказала Шурка, когда деревня осталась далеко позади. – Чтобы с нами не произошло того, что с женой Лота. Надо смотреть только вперед.

– Как меня учил твой Авраам, – рассмеялся Йорек.

– Да, как учил Авраам, – согласилась Шурка, и наступила тишина.

– Да пребудет Авраам всегда с нами и в радости, и в печали. Но взгляните, мы уже смотрим вперед, в лучшее будущее! – Менахем обнял свою будущую жену.

Месяц спустя, в ноябре 1944 года, Менахем Островский и Шурка поженились.

Небольшая община, которая появилась и росла в Парчеве, собралась вместе, чтобы подготовить свадебное торжество.

Йореку удалось раздобыть у одного из своих польских друзей немного светлой ткани для штор, и Шурка с Руской сшили из нее свадебное платье, вышив на подоле белые лилии. На голове у невесты был венок из живых полевых цветов, которые Ирена сорвала в саду в центре города. И когда Шурка, широко улыбаясь, шла к мужчине, который ждал ее, а Ирена шла рядом с ней, поддерживая ее платье, ее губы прошептали благодарность за предоставленную ей возможность начать все заново с новым спутником.

Позже, когда Менахем спросил ее, почему она предпочла его всем своим многочисленным женихам, она ответила ему просто: «Из-за любви, которую я увидела в тебе. Когда ты сказал мне, как сильно ты любил свою жену и семью, я поняла, что ты знаешь, как отдать всю ту любовь, которая есть в тебе, нам, твоей новой семье».

А много лет спустя она сказала своим внукам: «А еще потому, что он был самым красивым мужчиной в Парчеве и у него были золотые руки».

Новая пара переехала жить в заднюю комнату на первом этаже дома семьи Менахема.

И Ирена была счастлива.

Потому что теперь она слышала, как ее мать смеялась и пела, пока шила или месила тесто, – ну и наконец-то у нее появилась своя комната. Конечно, это была маленькая комната с тонкими стенами, но она была полна света, и через окно она могла смотреть на мир снаружи. Она могла наблюдать за расчисткой руин и лихорадочным строительством нового жилья, которое происходило вокруг, и она видела, как ежедневно беженцы заполняют улицы нового Парчева.

Почти год спустя, в январе 1945 года, у них родился принц.

Их сын Яков. Коби.

27

Дом Островских в Парчеве был просторным угловым домом. С одной стороны виднелась большая церковь. На углу напротив – колонка с водой. Дальше, ближе к окраине города, где стояла мельница, находилось здание пожарной части, переделанное в кинотеатр. Менее чем в десяти минутах ходьбы было место, где когда-то стояла Парчевская синагога, которая во время нацистской оккупации была осквернена, разграблена, разрушена и также, по немецкому приказу, переоборудована в кинотеатр.

За домом находился завод по производству подсолнечного масла «Олерник», принадлежавший деду семьи Островских.

Когда во время войны завод разграбили, к счастью мародеры не понимали ценности машины, которая производила масло. Хотя они ее и повредили, машина оставалась на месте. Теперь Менахем решил, что настало подходящее время для восстановления фабрики. Он принялся за чистку машины и отправился в соседние деревни, чтобы найти запасные части для ремонта повреждений. Маленькая фабрика возобновила работу и обеспечила неплохую прибыль семье, а также некоторым родственникам, которые присоединились к ним в Парчеве.

Медленно, но верно жизнь возвращалась в привычное русло. Днем люди пытались говорить о ценах на овощи, о парах, которые недавно сочетались браком, или о новорожденных детях, даже умудрялись гадать о будущем, как будто войны никогда не было. А ночами они вновь и вновь оставались со своими кошмарами, говорили с умершими близкими и каждый в одиночку нес свое огромное бремя боли. Тем не менее утром нового дня они находили в себе силы вставать и снова спешили по своим делам. Они были теми, кто остался. Выжил. Все, чего они хотели, – это жить. Они хотели верить, что свобо – дны.

Польское еврейство, численность которого до войны составляла около 5,3 миллиона человек, было почти полностью уничтожено.

От 40 000 до 100 000 евреев пережили Холокост. Еще 150 000 еврейских беженцев вернулись в Польшу после побега во время войны. Но их никто не ждал: первые выжившие евреи, вернувшиеся домой, были встречены с откровенной враждебностью.

– Я не понимаю, – сказала Руска, которая теперь просила всех называть ее Шош. – Папа всегда считал, что евреи и поляки – братья.

– Ну, теперь всем стало ясно, что это не так, – сказал Менахем. – Они скрывали свой антисемитизм, а нацисты разбудили и удвоили его. Это очевидно, что они не хотят, чтобы мы были здесь. Да и правительство не желает, чтобы евреи снова тут жили.

– Гитлер, очевидно, хорошо понимал истинные чувства этих людей, а вот мои родители ошибочно считали Польшу своей родиной, – сокрушалась Шурка.

– Твои родители были наивными людьми – неслучайно поляки выдавали евреев немцам. Конечно, были и те, кто помогал евреям, и даже мы сами нашли хороших друзей, но большинство… Я, если честно, и сейчас боюсь оставаться здесь. Уверен, это не лучшее место для жизни.

Неудивительно, что когда антисемитские настроения усилились, это привело к новым преследованиям.

В 1946 году произошел погром в городе Кельце, в ходе которого из двухсот евреев города были убиты сорок два и ранены восемьдесят. Этот погром глубоко разочаровал тех, кто пережил Холокост и надеялся вернуться в польское общество.

Парчев также был в группе риска.