Вести из Кравотыни

Раз просыпаюсь утром – меня будят, говорят на пристани ждет какая-то женщина – хочет меня видеть. Накидываю туфли на ноги, выхожу на палубу и вижу – на пристани мама. Бросился к ней – и да стоит разве говорить, как мы встретились!

Едва мы пошли по палубе, она вполголоса сообщила:

«Приехала, потому что тебя ищут!».

Молча свел ее в каюту к себе на «Ярославич», посадил, успокоил; рассказал последние наши дела. Напоил ее чаем.

Тихо лилась наша беседа. Я не мог оторвать своего взгляда от ее лица, заметно переменившегося за те почти два месяца, что мы не виделись. Настолько оно выглядело усталым.

Мама сказала, в селе сплошь проверки и угрозы: у священника обыск произвели, к нам в дом ходили, к Верзиным.

Из рассказа мамы я узнал, что в Кравотыни слышали на озере стрельбу в тот день, когда наша флотилия уходила; выстрелы были со стороны Ниловой пустыни. Затем, на другой день, прибыли красноармейцы: ругались, мол, в окрестных селах сплошь белогвардейские гнезда; пора их разворошить. Взяли в совдепе список офицеров и пошли ко всем с обысками; нескольких человек тут же арестовали. Отцам необнаруженных офицеров пригрозили, что возьмут в заложники, если те не донесут, где их сыновья.

Мне появляться в Кравотыни совсем нельзя: оказывается, один добрый односельчанин, на которого я как-то наткнулся в Осташкове, донес в совдеп о происшествии. Сообщил, что это точно был я, гардемарин под видом красного матроса, для декорации обросший бородой.

Поскольку мы с Васькой Верзиным друзья, то подозрение в соучастии пало и на него: мол, оба мы в этой белогвардейской флотилии. Разумеется, и мадам Верзина, и моя мама заявили красноармейцам, что знать ничего не знают. Взрослые сыновья – отлетевшее гнездо.

«Поль, как мы ото всего этого устали! Верно, надо возвращаться в Петроград. Однако пошла я в волостной совдеп брать разрешение на обратный выезд – мне отказ: не дадим, пока не донесу, где ты есть. Когда же кончится этот кошмар? Уже почти год советской власти! Только в Тверь теперь и можно ездить без разрешения», – посетовала мама.

Что-то около часа мы просидели, а потом она заволновалась, что на ее долгое присутствие на корабле обратят внимание, и решила идти на вокзал дожидаться шестичасового поезда.

Я проводил матушку на берег и обещал часа в четыре прибежать еще на вокзал попрощаться. И еле дождался этих четырех часов; когда освободился, сейчас же помчался к месту свидания. Почти два часа мы побродили вокруг вокзала да по платформе.

«Ради бога, будь осторожней, – не переставала твердить мама, пока мы прогуливались, – не суйся ты сам в опасности, если не надо».

Пообещал не класть понапрасну голову под топор.

Поход на Северную Двину

Далее дела пошли именно так, как предрекли мотыльки Зинка-Зойка.

Где-то через неделю была получена телеграмма от начальника Морского отдела штаба Северного фронта Бориса Федоровича Стааля, с приказанием приготовить Селигеро-Волжскую флотилию к походу на Северную Двину. Той же телеграммой сообщалось, что начальником флотилии назначается капитан 2 ранга Михаил Николаевич Зубов – бывший командир «Авроры».

Зубов прибыл и с места в карьер принялся за осуществление этого плана. Чуть ли не в тот же день, наскоро приняв дела, он послал целую кипу телеграмм в Петроград с требованием присылки офицеров и материалов. А на другой день все пароходы тихонько потянулись снова на Морозовскую фабрику, где срочно было приказано приступать к установке пушек.

Я курсировал с корабля на завод, с завода обратно; полетели бумажки, на штабной «Твери» застучали весело пишущие машинки; стали принимать провизию. Можно сказать, флотилия ожила вновь; мы были рады.

Но не так на это дело взглянул комиссар Круглов. Защита революции – защитой, а выгоды Водного транспорта – выгодами, и он, как председатель последнего, решил противостоять решению Реввоенсовета Северного фронта и после продолжительной беседы с Зубовым стал закидывать Стааля своими телеграммами: с доказательствами абсурдности предпринимаемой посылки флотилии на север. Иван Сергеевич решительно заявил, что или же флотилия будет существовать, но как в помощь Водному транспорту, или же совсем расформируется как ненужная, тем более к тому времени были получены известия, что вся Волга уже очищена от белых войск.

Официально Круглов не мешал приготовлениям и подписывал все бумаги, которые шли по поводу похода на Северную Двину. Однако исхитрился поехать в Петроград к главному комиссару Северного фронта Глезарову, с которым свел доброе знакомство в тверской гостинице «Петроград». Два дня, пока ездил Круглов, мы пережили в ожидании: поход или расформирование?

Зубов по-прежнему все торопил с отплытием. Флотилия в составе «Твери», «Ярославича», «Баку», «Девета» и «Петрограда» должна была по дороге уже поставить орудия; по дороге приобрести боеспособность личного состава; и встать на зимовку где-то у Котласа, чтоб с весною приступить сразу к боевым операциям.

Мы уже запаслись всем необходимым, как-то провизией, нефтью, снарядами; работы кипели на Морозовской фабрике. И вдруг возвращается из Петрограда Круглов – довольный, сияющий – весело здоровается, пожимает руку Зубову и говорит: «Ну-с, Михаил Николаевич, теперь не беспокойтесь – приказано все отставить и флотилию расформировать».

Мы с Петькой Рукшой с тоской посмотрели друг на друга.

Песенка Селигеро-Волжской флотилии была спета.

Расформирование флотилии

Теперь закипели работы по расформированию. Заторопился и сам разочарованный Зубов. «Знаете, мне бы только развязаться с этими калошами», – говорил он часто нам.

Дня через четыре или пять вся флотилия фактически была передана Водному транспорту. «Баку» и «Девет» сейчас же принялись за буксировку, срочно поставив буксирные дуги. Пушки и снаряды были направлены в Рыбинск для сдачи их в артиллерийское ведомство. Пулеметы и винтовки мы передали в Тверской военный комиссариат; продовольствие Водному транспорту.

Зубов ночи проводил над подсчетами сумм, приведением в порядок всех бумажек, составлением докладов и прочей ерундой, которая составляет необходимейшую часть расформирования. Сдавать отчетность по ликвидации флотилии предстояло в Ярославле, в штабе Северного фронта, предположительно 10 ноября.

Зубов, Круглов и я – были ликвидационной комиссией. Петька Рукша, по распоряжению Круглова, занимался на Морозовской фабрике «Баку» и «Деветом».

Наконец к 31 октября 1918 г. все было кончено. Все бумаги составлены, подписаны, обсуждены.

Еще маленькая возня с уничтожением всей переписки, с написанием проездных бланков в Петроград – и мы можем покидать Тверь.

Помню – сидим у Зубова в каюте – Петр Рукша, я, Иван Сергеевич Круглов и Михаил Николаевич Зубов.

Круглов