Надо было оставаться начеку, берегов не терять и все же сказать, что нужно, прояснить до конца.

– Нестор… Иванович, позвольте задать вам вопрос.

Он слегка опустил голову, подался вперед, замер – ну в точности волк в засаде.

– Позволяю, Елена Николаевна. Спрашивайте о чем хотите. – ответил по-русски, чисто, грамотно – и куда только исчез малоросский говор?

Она – через силу, набравшись храбрости:

– Я не уверена, что правильно понимаю ваши намерения… и что моя сестра не введена в заблуждение… Вы в самом деле собираетесь жениться на Александре?

– Правильно понимаете. – не усомнился, с ответом не задержался.

– И что же… в церковь с нею пойдете? Знаю, что в нынешние окаянные времена «свободные гражданские союзы» правят бал, но моя сестра – поверьте – иначе воспитана… Ей непременно нужно венчаться.

– Лена, прошу, перестань, не на надо так… Не говори за меня! – упрекнула Саша, а сама покраснела до ушей, то ли от стыда, что не в силах за себя постоять, то ли боялась атаманского гнева.

– Ты помолчи пока. Я не с тобой, а с Нестором Ивановичем разговариваю… в нашем роду я теперь старшая, имею право знать, намерен ли он поступить честно, или морочит тебя, сестрица.

Сама оторопела от сказанного вслух, испугалась, что перегнула палку – как бы не кинулся, волк бешеный, оборотень! – но слово не воробей, а Махно и не подумал рассердиться. Сидел себе, усмехался, Сашку по плечу поглаживал, по-мужски, по-хозяйски…

Лена в глубине души даже позавидовала немного: ладонь у Махно была неширокая, но видно – твердая, теплая. Под такой ладонью от всего мира спрячешься, а голос у атамана звучал так, что пока говорит – всему поверишь:

– Поведу я Сашу в церкву, матушка Елена Николаевна. Об этом не тревожьтесь.

– Вот как!

– Слово дал. – взгляд спокойный, ясный, морозит кровь.

– Так возьмите назад ваше слово, пока не поздно. Не будет вам счастья, не будет, хоть три раза повенчайтесь! Саша не для вас, вы – не для нее.

По лицу Махно тень пробежала, глаза оттаяли и недобрым огнем зажглись… понял, все понял без долгих пояснений, умен же, черт! – и губы упрямо сжал, подбородок поднял. Гордец… Сейчас за пистолет возьмется и напомнит ей, что такие, как он, делают с паразитами-эксплуататорами…

«Нельзя отступать, нельзя страх показывать…»

Говорила и говорила, как заведенная, не в силах остановиться:

– Отпустите нас в Париж, Нестор Иванович. Моей сестре место в Париже, там ей жить пристало, а не в этом вашем Гуляй Поле.

– Лена, это уже слишком!.. – Саша вспыхнула, хотела возражать, да Нестор руку ей положил на запястье, остановил… и она послушалась. Вредная, капризная Сашка, что вечно перечила, разумным речам не внимала, одного жеста, одного знака – послушалась.

А Махно посмотрел на Лену… тяжело, страшно, и снова не выдержала – пригнула голову. Он кричать не стал, до пистолетов не дотрагивался, говорил тихо, но словами точно гвозди вбивал:

– Мы уж решили, Елена Николаевна. Хорошо ли, плохо ли – но решили. Саша со мною будет… никому ее не отдам, пока жив. Она мне жена, а я ей муж, и весь сказ. А вот вам с вашим паном лучше бы ехать отсель поскорее… Времени мало осталось. Войду в Катеринослав, не посчитаюсь, что вы мне теперь родня: к стенке поставлю вашего пана, ежели не сбежит.

– Меня тоже расстреляете?..

– Может, и вас придется… – начал с угрозой, и – осекся, заморгал изумленно, когда Сашкина рука ему рот запечатала.

– Нестор! Лена! Ну что вы, право?.. Господи, не рвите же вы мне сердце, спор этот пустой! Лена, все уж решено… Ты уедешь, я останусь – и мешать больше тебе не буду. Ты покоя хочешь, порядка… А я счастья хочу… и воли! Такой воли, что только в степи почувствуешь, на шляху, между землей и небом… я это недавно поняла. И нет для меня теперь другой жизни.

Отняла пальцы от Несторовых удивленных губ, к своим губам прижала, посмотрела на сестру – словно навсегда прощалась, а глаза шальные, безумные… как у дикой кошки.

Лена покачала головой, комок в горле проглотила, да и сказала тихо и твердо:

– Нет, значит, для тебя другой жизни, Саша?.. Хорошо… нет так нет. Но и у меня нет больше сестры. Это запомни. Живи как знаешь, иди за кого хочешь… а когда бросит он тебя, прогонит, как приблудную кошку, когда переломает и сердце вдребезги разобьет – не ищи меня, писем не пиши, обратно не просись. Из рода выйдешь – обратно не войдешь.

Настало время для Саши гордо поднять голову, сказать через боль:

– Я запомню, Леночка. Не стану назад проситься… что бы со мной ни стало – не потревожу тебя. Но только ты мне все равно сестра.

Нестор смотрел на них – холодно, понимающе; молчал, не вмешивался… но дивился лютости женской, сестринской злобе, и руки чесались взять да хорошенько поучить надменную барыньку, возомнившую, что кровь у нее голубая. Поучить, чтоб неповадно было голос поднимать на Сашу, да обижать его любушку… им ведь еще предстояла разлука.

Ледяная тяжесть ложилась на сердце при мысли о том.

Как оставить Панночку одну, без помощи, без укрытия, в чужом каменном городе, дымном, шумном, полном суеты и недобрых людей? Сестрица Панночкина -ведьма, заноза, он еще не уехал, а она уж когти выпускает, зубы показывает, примеривается пить Сашенькину кровь, сердце выедать. Кончить бы эту барыньку совсем, чего уж проще, иной бы так и поступил, не усомнился, да не убивал Нестор Махно женщин, у жизнь подающих – жизни не отнимал… хотя порою и стоило бы.

А сейчас надо было уходить… хлопцы ждут, давно ждут, и каждый час промедления – все опаснее. Пора покинуть Катеринослав, покинуть и Сашу. Если он хочет после вернуться, как обещал, не вором, не ряженым, а вождем вольных людей, свободу несущим, город занять да навести в нем порядок, да перед свадьбой бросить к любушкиным ногам все, что пожелает – сейчас нужно было уйти. Живым остаться.

Взял пистолеты, наставил на барыньку, сухо скомандовал:

– Ну-ка встала, пошла…

Она испуганно вскинулась, руками всплеснула, надменное лицо разом стало жалостным, бабьим:

– Что?.. Куда?.. Саша! Скажи ему!..

Тут еще и любушка под руку кинулась – тоже всполошилась, перепугалась, начала защищать чудесную свою сестрицу, что срамила ее перед мужем, да от родства отказывалась:

– Нестор, что ты? Не надо!..

– Тихише, Сашенька… тихише. Будет слушаться – не обижу.

Так и вывел барыньку в коридор – под пистолетами, затолкал в свободную комнату, где на двери засов был, Саше велел запереть снаружи, объяснил:

– Тебе жизнь свою доверяю, любушка… а вот сестре твоей у меня веры нет, не обессудь… Потому посидит под замком, пока я к хлопцам моим не уйду. Скажу тебе час, когда отворить можно. Поняла теперь?..

– Поняла… – взглянула на него грустно и нежно, послушно – и снова сердце защемило до слез. Притянул к себе, стал целовать, прижал, обнял до боли… и между поцелуями одно лишь только шептал:

– Я вернусь до тебя, любушка. Скоро вернусь – жди… моя ты навек, и моею будешь. Ты только жди меня…

– Буду ждать, Нестор. Глаз не сведу с Днепра…

Глава 20. Затерянные в метели

– Прошу вас, Александра Николаевна… Осторожно, не оступитесь… жуткая погода, ветер с Днепра, все порожки обледенели… – Иван Петрович Ланской, подтянутый, молодцеватый, в серой офицерской шинели, что ладно сидела на его по-мальчишески стройной фигуре, подал руку своей даме и помог выбраться из автомобиля.

Саша вышла, подарила ему благодарную улыбку, на миг осветившую печальное лицо – точно луч скупого зимнего солнца скользнул по воде -зябко повела плечами, закуталась поплотнее в пуховую шаль.

– О вещах не тревожьтесь, денщик все поднимет… Какой подъезд, этот?

– Да… ума не приложу, что бы я без вас делала, Иван Петрович.

Ланской мягко усмехнулся:

– Без помощи бы не остались, Александра Николаевна… Вам достаточно слово сказать – и весь восьмой офицерский корпус будет у ваших ног.

– Не преувеличивайте, господин Ланской, иначе я