Айрис мгновение смотрела на нее безучастно, а потом ее вырвало прямо под ноги.

Ева и староста отпрянули, чтобы их не забрызгало. Отвернулись, чтобы не видеть.

– Что будем делать? – спросила староста.

– Оставь это мне, – сказала Ева.

Пятна на постели скрыть было невозможно, но можно придумать историю, которая бы их оправдала. Например, ее первые месячные. Десять лет – не так уж и мало. Трудно объяснить, как кровь оказалась на ее груди и наволочке, но, проявив немного воображения, можно было представить это как мелочь.

Но в итоге Ева не стала рассказывать учителям выдуманную историю. Она сказала им правду, что ее сестра прикусила во сне язык, что могло значить лишь одно.

Как только Айрис исключили («Айрис – добрая девочка, которая добивается хороших результатов, прикладывает усилия, но она стала представлять опасность для себя и других, эту ответственность страховка не покроет, ее придется отправить домой…»), все, что в Маунтфилде Еве не подходило, стало ее устраивать. В этом огромном мире у нее нашелся дом. Наконец-то она могла расслабиться. Она была со своими подругами.

* * *

Макс устало провел пальцем в уголке глаза. Рассмотрел кусочки засохшей слизи, попавшие на кончик пальца. Смахнул их большим пальцем.

– Итак?

В голове Евы промелькнул образ улыбки красивого мужчины. – Я не думаю, что могу вернуться в группу, – сказала она. – Пока нет. Неужели они не могут обойтись без меня еще пару дней?

Сайрил постучал по часам, напомнив о времени.

Макс кивнул и надел очки.

– Послушай, Ева, я понимаю, что ты делаешь. Не думай, что я не понимаю. Ты оказалась втянута в события и не хочешь жертвовать своим опытом ради других. Но ты должна понимать, что если ты начинаешь какое-то дело, особенно если считаешь себя лидером, то должна доводить его до конца.

– Никаких лидеров не предполагалось.

– Но он ведь был? И, боюсь, им была ты.

– Может, я не хочу.

Макс пренебрежительно махнул на нее рукой:

– Уф!

Он отошел к окну.

Ева и Сайрил смотрели на него, а он разглядывал крыши.

– Каждый раз, когда я тебя вижу, – сказал он, не оборачиваясь, – ты становишься все больше похожа на свою мать, знаешь? Она была такой же. Хотела того и другого. Я с вами и я одна. Я сверху и я снизу. Я богачка и я коммунистка. Я из Вест-Энда и я радикал. Но это невозможно, разве ты не видишь, Ева? Впереди или сзади, avant или arrière, нельзя быть в двух местах одновременно, нужно делать выбор. Я говорил твоей матери: «Ты не всегда будешь на этом месте, все меняется, но сейчас ты должна понять, где ты находишься, и быть там. Если ты этого не сделаешь…» Ну, Ева, ты знаешь, что случится, если ты этого не сделаешь. Не забывай уроки…

– Брака моих родителей?

– Я хотел сказать: «театра твоих родителей». Но раз уж ты об этом заговорила, то и брака тоже. Игры, в которые мы играем, могут развалиться очень быстро и очень легко.

«Отвали, Макс, – хотела сказать она. – Отвали и оставь меня здесь, где я счастлива. Скажи „Уэрхаузу“, чтобы они шли своей дорогой. Скажи, что без меня им будет лучше».

Вместо этого она сняла куртку с крючка, печально оглядела офис, поблагодарила женщин за то, что они ее приняли, и вслед за Максом вышла за дверь.

Марш должен был пройти от площади Сорбонны до завода «Рено» в Булонь-Бийанкуре. То, что началось как забастовка на «Рено», переросло в полномасштабную оккупацию. В Латинском квартале активно обсуждался вопрос о том, как лучше всего поддержать рабочих «Рено»; было разработано множество предложений, но никакие согласованные действия не предпринимались. Наконец, в ответ на слух о том, что флики планируют вечером выгнать с завода оккупировавших его людей, Комитет по связям между студентами и рабочими обратился с призывом к международной бригаде, которая должна была отправиться на помощь забастовщикам и, если потребуется, сражаться вместе с ними.

– Не знаю, – сказала Ева, когда они пришли на место встречи. – Наше место на заводах? Мы себя не обманываем?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Макс. – Ты разве не маоистка?

– Да, но…

– Разве люди вроде тебя не должны идти на фабрики, по мнению самого Мао?

– Вряд ли это то же самое.

– Почему?

– Потому что это Европа, так? Когда богатых в Китае отправляют на фабрики, они остаются на фабриках! У них отбирают их богатство, и они становятся такими же рабочими, как и все остальные. Изменения в Китае не поверхностные, как здесь. Они системные. Тотальные.

Макс шел, обнимая Сайрила за плечо. Теперь другой рукой он обнял Еву, образовав линию, которая с трудом продвигалась по оживленному пути.

– Вполне возможно, Ева, но то, что происходит на заводе «Рено», имеет большое значение. Для нашей жизни здесь, в Европе. Было бы преступлением не установить контакт.

– Верно. Я просто не уверена, что это что-то изменит.

– На самом деле ты же так не думаешь?

– Может быть, думаю.

Альваро и трое оставшихся членов «Уэрхауза» ждали у закрытого киоска возле Люксембургского вокзала. Были одни мужчины. Никто из женщин не остался, и Ева их не винила. Эта революция, как и все революции до нее, была мужской игрой. Принадлежать к ней – значило быть женщиной мужчины.

Заметив, что к ним приближается Ева, члены группы переглянулись, пробормотали друг другу предостережения и отвернулись.

– Привет, – сказала она.

Альваро обернулся, и его лицо, говорившее за всех, вспыхнуло от ярости.

– Я знаю, – произнес Макс, вступая в разговор, – что вам нужно кое-что уладить. Я поговорил об этом с Евой, и она обещала объясниться и искупить свои грехи. Но могу я предложить повременить с этим до окончания марша или по крайней мере до того, как мы тронемся в путь? Мы уже опаздываем, завод «Рено» находится на окраине, я понятия не имею, как туда добраться и по какому маршруту они пойдут. Я не хочу их пропустить или заблудиться.

Изображая безразличие – фыркая и пожимая плечами, группа отправилась в путь в темпе Макса. Альваро держался на шаг позади, Ева – на два. Прибыв на площадь Сорбонны, она наконец нашла в себе смелость коснуться спины Альваро.

– Привет, – сказала она.

Он отшатнулся. Смахнул ее руку.

– Не надо.

– Прости.

– Оставь. Ты же знаешь, что все кончено.

Она поколебалась. Знает ли она? Может быть, знает.

– На этот раз навсегда, – сказал он.

– Ох, Альви, ты всегда так говоришь.

Отстранившись от нее, Альваро проталкивался среди собравшихся, следуя за