А Сарвар-хан был одним из тех, кто давно и прочно запутался в этих сетях. В этом не было сомнений.

Пленение хана осложнялось еще и тем, что он должен был оставаться живым и невредимым. Мертвый хан никому не был нужен, потому что главное состояло в том, чтобы заставить его заговорить по-другому, запеть иные песни. И время играло здесь решающую роль, потому что запах пороха ощущался в воздухе все более отчетливо.

К операции пленения Сарвара-хана мы решили привлечь английского капитана. Он уже продемонстрировал однажды, что знает цену собственной жизни и не намерен умирать во имя блага Великобритании. С каждым часом капитан все яснее понимал, что попал в прочный капкан и сколько ни строй из себя героя, этим жизнь не спасешь. В последние дни он даже слегка разговорился, сообщил важные сведения о дислокации английских войск в Независимой полосе…

Не вдаваясь в долгие объяснения и разговоры, мы дали капитану понять, что если он поможет взять Сарвара-хана, его личная судьба изменится к лучшему. Он пробовал заговорить о полном освобождении из плена, однако такого обещания не получил. Вот если он раскроет все свои карты, тогда другое дело, тогда мы подумаем…

Мы двинулись в путь в среду. Четверо выехали еще вчера и сейчас должны были уже быть в селе Сарвара-хана. На случай, если операция, которой руководил Осман-хан, сорвется и произойдет вооруженное столкновение, эти четверо должны попытаться нанести удар в спину ханским нукерам…

Осман-хан, по сути дела, никогда не был ханом. Из своих сорока трех лет он по крайней мере половину прослужил в милиции и армии, выслушивая брюзжание английских офицеров. Он воевал на западном фронте с немцами, в Месопотамии — с турками, но выше сержанта так и не поднялся. Возможно, еще и поэтому он всем своим существом ненавидел англичан, особенно английскую военщину. Учиться ему не пришлось, и все свои знания он черпал из самой жизни. Если при нем речь заходила о литературе, науке или технике, он молча углублялся в собственные мысли. Но когда заговаривали о политике, Осман-хан мигом преображался и вступал в беседу так активно и оживленно, будто давно ожидал своей очереди.

Особенно радовало и обнадеживало меня то, что он старался вникнуть в самую суть происшедших в Афганистане перемен и был глубоко предан и благодарен эмиру Аманулле-хану. Осман-хан считал себя подданным Афганистана, однако никогда не забывал, что на протяжении многих лет ел с индийцами один и тот же хлеб, и роковая судьба Индии искренне его волновала.

Было и еще одно обстоятельство, из-за которого мы возлагали на Османа-хана большие надежды: он заслуженно слыл метким стрелком. Я и сам часто принимал участие в стрельбищах, но даже подумать не смел соперничать с Османом-ханом.

Перед тем как двинуться в путь, Осман-хан сам вывел из пещеры Жозефа, велел ему протянуть руку, поставил на ладонь коробочку спичек и, отойдя на порядочное расстояние, выстрелил из маузера. Коробочка слетела, не задев ладони англичанина, а Осман-хан, вложив маузер в деревянную кобуру, сказал:

— Понятно, господин капитан?

Так он предупредил англичанина об участи, какая может его постигнуть в случае неповиновения.

Друзья не хотели брать меня с собою, они мягко дали понять, что и без моего участия постараются выполнить задуманное, в действительности же, как я понял, просто старались уберечь меня от шальной пули. Но я не согласился. Мне очень хотелось испытать свое счастье в столь рискованной и важной операции.

И вместе со всеми я двинулся в дорогу.

Стояла лунная ночь. С чистого, безоблачного неба щедро лила свой голубой свет полная луна, но и она мало помогала нам в продвижении верхом по тропе, которая то резко устремлялась вниз, то вздымалась кверху. Приходилось спешиваться и самые опасные отрезки пути вести коней на поводу.

Перед рассветом мы выбрались из ущелий и оказались на просторном плато, откуда Юсуп должен был уже везти нас на машине. И он ожидал нас вместе со своими товарищами.

Один из джигитов Османа-хана зычно завыл по-шакальи, и этот вой прокатился по окрестностям. В ответ вблизи замаячил огонек. Осман-хан велел нам оставаться на местах, а сам вскочил на коня и поскакал на этот мерцающий свет. Вскоре он пронзительным свистом позвал и нас.

Оказалось, что Юсуп и его компания приготовили для нас еду и чай. Мы быстро поели и стали переодеваться.

Первым надел специально приготовленную для него офицерскую форму капитан Жозеф. И сразу заулыбался, будто перестал быть пленным. Все остальные оказались в форме сипаев[42], в нее же облачился и Осман-хан, который не только постригся и побрился, но и нацепил на нос очки.

Оставив двух джигитов при конях, мы продолжали свой путь.

Я сидел в быстро несущемся грузовике, безразлично глядя по сторонам, и думал. Не прошло и недели с тех пор, как Юсуп ушел из пещеры. Где же он успел раздобыть за такой короткий срок машину? Где успел достать столько военных костюмов? Где взял пулемет? Да-да, в кузове стоял пулемет, его можно было поворачивать в любую сторону, и при нем состоял высокий джигит с непроницаемым выражением лица.

Юсуп сидел со мною рядом и поглядывал на меня так, будто хотел уловить мое настроение. Потом улыбнулся и сказал:

— В ближайшее время нам предстоит еще одна операция. Англичане передали Абубакиру-хану около ста винтовок и несколько пулеметов. Мы установили, где все это хранится, так что придется не поспать еще одну ночь — дело стоит того! — и вопрос с оружием на сегодня будет решен…

Он был явно в хорошем расположении духа; его глаза, яркие и молодые, улыбались, будто он ехал на праздник, а не на операцию, сопряженную с риском для жизни. В который уж раз посмотрев на него с восхищением, я подумал: «С такими отважными джигитами, как Юсуп, можно и гору сдвинуть…»

На рассвете мы подъехали к селу Сарвара-хана. Его крепость на восточной окраине занимала большую территорию. В одном углу стояла высокая глинобитная башня, на которой, как мы знали, постоянно дежурил часовой: вход охранялся круглосуточно.

Мы свернули с дороги, решив подобраться к крепости со стороны глубокой лощины. Ночь уже совсем отступила, небо заалело первыми лучами солнца.

Все молчали. Сидя в машине, каждый думал о своем, каждый по-своему представлял себе надвигающиеся события.

Машина остановилась у развилки, где пересекались две дороги. Осман-хан вручил капитану Жозефу наган с холостым зарядом, пересадил его из кузова в кабину шофера, сам занял