Черчилль в Москве вёл себя свободно и раскованно. Много курил и угощал прекрасными сигарами всех подряд.

Не отказывался от шампанского, не откидывал и армянский коньяк с грузинскими винами. Хвалил Сталина, не забывал про Рузвельта. Досталось добрых слов и послам союзнических государств, особенно Керру.

– Арчи, дорогой мой! – благодушничал сэр Черчилль. – А почему бы нам не позвать на ужин в эти прекрасные апартаменты маршала Сталина? Та к сказать, с ответным визитом, а? Я, конечно, в курсе, что он никогда ни к кому из послов не ходит.

– Я постараюсь, – ответил Арчибальд.

В ночь на 11 октября в режиме полной секретности Сталин прибыл в британское посольство на ужин. Уехал он с Софийской набережной в прекрасном настроении в четыре утра. Даже Вышинский не смог испортить никому настроения, когда заявил Черчиллю со смехом: «Красная Армия одержала ещё одну победу: она заняла английское посольство».

Сэр Черчилль был доволен. Сэр Керр был счастлив. Совсем не потому, что удавшийся вечер может определить отношения между двумя державами на годы вперёд. Нет, повод был другой.

За сутки до этого состоялся его приватный разговор с Энтони Иденом. Министр иностранных дел и будущий премьер-министр мгновенно понял, о чём мечтает этот высокий джентльмен – о высоких постах. Иден пообещал: как только освободится место в Вашингтоне, эта «дипломатическая вишенка» ваша, сэр! Надо ли объяснять, что английские дипломаты, как леопарды, никогда не меняют своих пятен?

Сэр Керр провожал сэра Черчилля до Каира, дальше их пути разошлись: премьер вернулся в Англию, а Арчибальд отправился в Соединённые Штаты с частным визитом. Он хотел увидеться с женой. Тита вот уже три года жила в Нью-Йорке и, похоже, была счастлива. По крайней мере, встречаться с бывшим мужем она отказалась.

Спасаясь от нервного срыва, Керр сразу же улетел в Лондон. Вот там настоящие и проверенные друзья. Там он однажды выступал по Би-би-си с пятнадцатиминутной речью на трёх языках, призывая европейцев по-другому посмотреть на Советский Союз.

– Русские не враги нам! С ними можно и нужно дружить. И я готов снова об этом громко сказать! – заявил он своим товарищам: Гарольду Николсону, Гаю Бёрджессу и Энтони Бланту.

– О нет! – хором вскрикнули три товарища. – Только не это! Ты нас погубишь! Надо наоборот!

Керр отстал от жизни. Друзья занимались уже совсем другими делами, в которые не торопились посвящать новичка. Гай давно сотрудничал со службой внешнеполитической разведки МИ-6, туда же он недавно устроил и своего студенческого друга Кима Филби, а сам сейчас увольняется из Би-би-си и переходит в министерство иностранных дел. Причем не кем-нибудь, а сразу личным помощником министра.

Искусствоведа Энтони Бланта тоже можно было бы назвать дипломатом, так как он пошёл в контрразведку, а его ведомство МИ-5 вроде как числится в структуре Форин офис, хотя и подчиняется исключительно министру Энтони Идену (кстати, мужу несостоявшейся невесты Гая Бёрджесса). Один Гарольд Николсон по-прежнему заседает в парламенте.

Арчибальд мгновенно всё понял. Переделать в меморандуме pro на contra большого труда не составило. Представление о советской политической машине и её внешнеполитическом курсе вышло довольно удручающим. Керр высказал серьёзные опасения по поводу перспектив военного союза с СССР, доминирующего положения Сталина в советском обществе, использования коммунистических идеалов за границей.

– Советская внешняя политика оторвана от сдерживающего влияния просвещенного общественного мнения и сверхчувствительна ко всем вопросам, влияющим на межгосударственные отношения на пути послевоенного развития в атмосфере свободы и демократии…

Так эта позиция звучала на дипломатическом языке. Она вполне устроила его друзей и министра Энтони Идена, который не хотел иметь пятен на своей репутации.

Керр вернулся в Москву в отличном расположении духа. Он ожидал каких-то перемен в отношении к себе, но их не было. Разве что у него появился новый «прикреплённый» – полковник Шварцман, который после первой же рюмки стал с увлечением рассказывать, что вёл следствие по делам таких известных личностей, как Косарев, Бабель, Кольцов, Мейерхольд.

Потом убеждал посла, что вся страна, как один, проявляет бдительность, даже пионеры поднимают подозрительные пуговки из дорожной пыли. А его нарком товарищ Берия с заданием послал – скрасить одиночество английского посла. Пил «прикреплённый» стаканами и уже под столом, потеряв лицо, шептал странные слова: «Мир побдит, мир побдит, мир побдит войну…»

– Русские абсолютно непредсказуемые и не подлежащие никакому фонетическому разбору!

Так думал сэр Арчибальд Керр, подлетая к Крыму. «Большая тройка» договорилась здесь, в Ялте, провести вторую конференцию. Впрочем, договорилась – это несколько громко сказано. Какие бы географические варианты ни предлагали союзники, Сталин их отметал быстро и безапелляционно.

Черчилль был непоколебимо твёрдым, а Рузвельт горестно больным. Американский президент понял, что может не успеть, и полетел в Крым, не дожидаясь окончательного решения. Его поселили в Ливадийском дворце, бывшей резиденции российских императоров.

Английской делегации достался Воронцовский дворец, а советской – Юсуповский. В них два месяца эшелонами свозили со всего Советского Союза мебель, ковры, кухонную утварь и дорогие сервизы. Немцы, когда уходили, не оставили даже ручек дверных, унесли не только ноги, но и всё, что могли. Одни стены остались.

Понятно, что главной темой конференции будут послевоенные границы и прочие территориальные вопросы. Но Черчилля и Рузвельта больше тревожило другое: из-за кровавой мясорубки в Арденнах войска союзников оказались в такой же ситуации, что и русские в начале сорок третьего года. Они надеялись получить военную помощь от Сталина. Тем более что Красная Армия уже стояла у ворот Берлина.

А советский вождь даже не встретил их на аэродроме. И на первое пленарное заседание опоздал. Американский президент, ссылаясь на нездоровье и, видимо, зная о плане британо-советского влияния на Балканах, попросил Черчилля выразить общее недовольство хозяину встречи. Но не успел премьер закончить свою возмущённую фразу, как Сталин перебил его.

– Я рад, что гости удачно добрались, и гостям нравится, как их разместили!

Намёк «друг Уинстон» понял.

На первых трёх заседаниях обсуждался германский вопрос. Рузвельт как официальный ведущий предложил разделить страну на пять-семь мелких государств. После длительного обсуждения решено было разделить Германию на две части: Восточную и Западную.

Рассматривался также польский вопрос. Черчилль требовал полностью восстановить довоенную территорию этой страны. Он напомнил, что Англия вступила в войну против Германии, чтобы заступиться за Польшу. И сейчас чувствовалось, что он в большой дружбе с польским иммиграционным правительством, осевшим в Лондоне.

В итоге Рузвельт согласился на передачу части Восточной Польши, которая отошла России до начала войны. Он исходил