Глядя на скоморохов, сперва гыгыкнул Каретник, потом хрюкнул Лашкевич, за ним загоготал Щусь, по-мальчишески заразительно… Лёвка повернул граммофонную трубу, чтобы усилить звук, к танцующим присоединилось еще несколько комических пар, и волна веселья взметнулась до потолка, захлестнула даже Нестора. Он смеялся, вытирая выступившие слезы, пока не начал задыхаться, и вдруг чей-то строгий и звучный голос, мелодичный, как у церковного регента, сказал над ним:

– С днем рождения, Нестор Иванович…

Махно обернулся и увидел Галину. Как она вошла – не заметил, а вот же: стоит прямо перед ним, стройная, чинная, одетая празднично, по-украински, черные блестящие косы перевиты яркими лентами, на смуглой шее – монисто, округлые руки соблазнительно выглядывают из пышных вышитых рукавов… а на рушнике держит блюдо с таким тортом, какого Нестор не видывал даже в Катеринославе, в витрине немецкой кондитерской.

Отчего-то он смутился перед ней, привстал – робко, по-ученически, поблагодарил – пригласил садиться… она не стала отнекиваться. Торт из ее рук перехватила верная Феня, на стол пристроила, захлопотала, Галина же улыбалась и смотрела непривычно ласково.

– Вы уж простите, батько, что я по-свойски, без приглашения… но слышала, что уезжаете завтра, и что под Темиревкой дадите бой оккупантам.

– Верно слышали, Галина Андревна… Выступаем, и бой будет… а за приглашение – ну что ж вы, право… какие приглашения, все по-простому, двери для всех открыты.

– Нестор… – она вдруг придвинулась близко, взяла его за руку, пожала порывисто. – Вы герой, Нестор! Я давно хотела вам сказать… вы – Гектор, Спартак… Емельян Пугачев, Кондратий Булавин! Защитник обиженных… настоящий народный вождь!

Моргнул в удивлении от ее взволнованных, приятных слов – и слушать их было приятно, но ответил, как надо:

– Не вождь я, Галя, нет у анархистов вождей… Я просто Нестор Махно. Хлопцы мне верят, батькой меня поставили, но я с ними равный, такой же боец, как все.

– Нет, Нестор, вас ждет великая судьба, я уверена… и хочу быть рядом с вами.

Качнулась к нему почти безвольно, только что голову на плечо не положила, и пахло от нее тоже сладко: ванилью, миндалем, вишнями… чем-то летним…

– Галя! – вздохнул, сам пожал ей руку. Что сказать – не время, не сейчас… что любит другую?! Другую, лгавшую в глаза, и прочь от него сбежавшую при первой возможности… вот стыдобище. Нет, что схоронено в глубине сердца, пусть там и лежит, а Галю обижать ни к чему. Азартно вспомнил, как впервые приволокнулся за этой статной чернобровой учителкой, попытался поцеловать и получил от ворот поворот – интеллигентный, но твердый… да еще мати, кому он в подпитии пожаловался на любовную неудачу, подлила масла в огонь:

– А и правильно, що не дала, сынку… Хиба ж пристойна жинка пойдет за тебя, антихриста!

Теперь же, выходит, «антихрист» для Галочки показался не так уж плох…

Гармошки снова заиграли – фривольную кадриль… Галочка подняла на него лукавые темные глаза:

– Нестор Иванович, пригласите меня на танец!

Танцевать он любил и умел, желанием Гали был польщен, да и хмель не забирал его сегодня, успел повыветриться, так что спокойно встал, галантно предложил руку… под одобрительные возгласы братвы повел свою даму в середину танцевального круга, да и закружил в кадрили. Плясал лихо, как в юности, не отставала и Галина, братва подхлопывала, потом кто-то прокричал здравицу атаману, и – совсем уж пьяный голос завопил:

– Горько! – хлопцы загоготали, снова забили в ладоши, и, точно репетируя завтрашний маскарадный рейд под видом свадебного поезда, взревели хором:

– Горько! Горько!..

Нестор хотел уж сердито приказать всем позатыкать хлебала, но вдруг Галинины руки обняли его плечи, сочные губы прижались к губам, податливо раскрылись… не успел опомниться, как сам жадно целовал ее у всех на виду.

***

Утро заалело в окнах – выдалось морозным, ветреным… Галину разбудило сердитое ржание и храп коней, запряженных в рессорки23, шуршание ходких колес, мягкое и сильное «хоп-хоп-хоп» лошадиных копыт: отряд батьки Махно выступил в поход, едва развиднелось.

Из постели Нестор сбежал еще раньше, в синеватой тьме самых глухих предрассветных часов, и был таков. Никаких прощаний, никаких задушевных бесед. Даже не поцеловал, уходя. Теперь можно было только гадать, когда они снова встретятся – через день, через два, через неделю… если удача не изменит атаману, и смерть не подстережет его по дороге, не прикончит сабельным ударом в бою, не зацепит случайной пулей на шляху, открытом всем ветрам. Говорят, он от смерти заговорённый, страха не ведает, под пулями гуляет, как иные под дождем. Сказки, придумки, но сейчас Галине хотелось в них верить. Нестор Махно ей нужен живым и здоровым. Значит, вернется… непременно вернется, народный вождь, на радость селянам, на горе врагам.

Ну а пока что есть время подумать, осмотреться по сторонам, оценить достигнутое и наметить новую цель. Стать очередной атамановой коханкой – не бог весть какая победа, а в жёны он пока не позвал, и доли свои соединить не предложил.

Махно сыграл с ней карнавальную «свадьбу», в разгар пирушки поцеловал взасос, а после – еще раз, и еще, под ликующие возгласы хлопцев… она позволила увести себя с бала, села к нему в бричку, но сама предложила поехать к ней домой, и впустила, и провела в спальню, и – словно не в силах противиться внезапной страсти – легла с ним в постель.

Оооххх… это была трудная ночь. Атаман оказался неутомим и удивил размерами. Она и предположить не могла в нем такой мужской стати и жеребцовой силы. Пока терпела его в себе, девочкой не прикидывалась, старалась как могла: охала, стонала, подмахивала, шептала что-то, вроде бы приятное слуху, да он не слушал. Хорошо еще, навалился на нее не сверху – сзади, и не нужно было смотреть ему в искаженное лицо, смешивать дыхание, отвечать на поцелуи… впрочем, на поцелуи Нестор оказался куда как скуп, хотя руками действовал умело – и разжег ее, да так, что под конец она кричала, ни капельки не притворствуя… и все завершилось бы просто чудесно, если бы только он, исторгая семя, не выдохнул мучительно, исступленно:

– Саша!.. – простая оплошность, досадная оплошность любовника, потерявшего голову – и унизительная небрежность, такое не скоро забудется… Галина забывать и не собиралась, занесла обиду на тайный счет, и знала, что однажды отомстит Нестору за их первую ночь.

Злая кровь прихлынула к щекам, лежать в кровати на испачканной, пропотевшей простыне стало неудобно, противно.

Галина медленно повернулась на спину, потянулась, села. Разметавшиеся волосы окутали ее до пояса. Она любила это чувство, гордилась своими волосами, сильными, блестящими, густыми, но сейчас они казались ей грязными, мерзкими сосульками, пропахшими махоркой и черт знает чем. Сорочка тоже была отвратно несвежей…

Мыться, мыться поскорей. Мыться с головы до ног, изнутри и снаружи. Причесывать, укладывать волосы. И -думать, думать, думать.

Голова болела после попойки, но мысли Галины – ясны, душа холодна и спокойна, как сегодняшнее утро.

Глава 17. Оборотень

7:14. Ибо неверующий муж освящается женою верующею,

и жена неверующая освящается мужем верующим.

Иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь святы.

(Первое Послание св. апостола Павла к коринфянам)

Саша сидела на диване, поджав ноги, стиснув руки, смотрела в темное окно… Осенние ночи долгие, сырые, бесприютные. Всхлипы ветра, шелест и скрип почти облетевших деревьев, гудение печных труб и надсадный звон проводов над трамвайными рельсами гнетут сердце, пробуждают призраков и гасят надежду, что когда-нибудь взойдет солнце.

Стрелки часов прилипли к циферблату, маятник остановился, и Саша не помнила, когда часы били в последний раз. В комнате было холодно: дрова в камине давно прогорели, надо было бы подбросить и разжечь снова, но не хотелось ни будить Маланью, ни самой возиться с растопкой, ни – тем более –