— Конечно. Вы приходите в эту часовню первого августа каждый год.

— Вы заметили.

— Вы делаете это уже давно.

— Двенадцать лет.

— Методисты обычно не молятся святым.

— Я странный методист. У меня плохо получается следовать правилам. — Спейд пожал плечами. — Самое лучшее в методистах то, что они считают, что сердце важнее правил.

— И вы тоже так считаете?

— Да.

— И я тоже.

— Тогда вам лучше присоединиться к методистам.

Она улыбнулась.

— Какой был бы скандал. Жена епископа! — Она обернулась и подняла небольшую стопку свежевыстиранных облачений для хора, которую положила на купель. — Мне нужно убрать это в ризницу.

Он не хотел, чтобы разговор заканчивался.

— Полагаю, вы не сами занимаетесь стиркой, миссис Латимер.

Конечно, нет.

— Я руковожу, — сказала она.

— Что ж, вы можете руководить мной, если я понесу для вас облачения.

Он взял у нее стопку, и она охотно ее отпустила.

— Иногда мне кажется, что половина моей жизни — это руководство, — сказала она. — Если бы не книги, я не знаю, чем бы занимала время.

Он заинтересовался.

— Что вы любите читать?

— У меня есть книга о правах женщин, написанная Мэри Уолстонкрафт. Но мне приходится ее прятать.

Спейду не нужно было спрашивать почему. Он был уверен, что епископ этого бы категорически не одобрил.

— Я люблю и романы, — сказала она. — «История Тома Джонса, найденыша». — Она улыбнулась. — Вы напоминаете мне Тома Джонса.

Они пересекли неф. Ничего особенного не происходило, но он чувствовал между ними напряжение, подобное невысказанной тайне.

Он не забыл тот миг в лавке сестры, случившийся больше двух лет назад, когда она застала его, любующегося ее станом, и приподняла брови, словно заинтригованная, а не оскорбленная. Этот взгляд живо стоял у него в памяти. Он велел себе забыть о ней, но не смог.

Он последовал за ней через низкую дверь в южном трансепте. Ризница была маленькой, пустой комнатой с книжной полкой, зеркалом и большим дубовым сундуком для облачений. Она подняла тяжелую крышку сундука, и Спейд осторожно уложил ризы внутрь. Арабелла рассыпала немного сушеной лаванды, чтобы отпугнуть моль.

Затем она повернулась к нему и сказала:

— Двенадцать лет.

Он посмотрел на нее. Снаружи на мгновение выглянуло солнце, и луч из маленького окна упал на ее волосы, высветив рыжеватые пряди, которые, казалось, вспыхнули.

— Я вспоминал, как все было весело, когда мы были наивными юнцами, — сказал он. — Этот беззаботный восторг. Такого больше никогда не будет.

— Вы были влюблены в Бетси.

— Любовь — лучшее, что есть на свете, и самое худшее, что можно потерять.

На мгновение его охватила такая мучительная скорбь, что ему пришлось сдерживать слезы.

— Нет, вы ошибаетесь, — сказала она. — Гораздо хуже быть в плену и знать, что любви у тебя никогда не будет.

Спейд был поражен не тем, что она сказала, — об этом он и другие могли догадываться, — а тем, что она сделала столь сокровенное признание. Однако, удивленный, он был и любопытен.

— Как это случилось? — спросил он.

— Парень, которого я хотела, женился на другой. Я думала, у меня разбито сердце, но на самом деле я просто злилась. А потом Стивен сделал мне предложение, и я согласилась, чтобы утереть нос тому парню.

— Стивен был гораздо старше.

— Вдвое старше меня.

— Трудно представить, что вы могли быть такой опрометчивой.

— Я была глупа в молодости. Я и сейчас не очень мудра, но раньше была еще хуже. — Она отвернулась и опустила крышку сундука. — Вы спросили, — сказала она.

— Простите за любопытство.

— Но большинство мужчин стали бы мне говорить, что я должна делать.

— Я понятия не имею, что вы должны делать.

— Немногие мужчины готовы в этом признаться.

Это была правда, и Спейд рассмеялся.

Арабелла подошла к двери. Спейд положил руку на дверную ручку, но, прежде чем он успел открыть для нее дверь, она его поцеловала.

Поцелуй вышел неуклюжим. Она метнулась вперед и неловко ткнулась губами ему в подбородок.

«Видно, практики у нее маловато», — подумал он.

Но она быстро исправилась и поцеловала его в губы. Затем отстранилась, но он почувствовал, что это еще не все, и через мгновение она поцеловала его снова. На этот раз она прижалась к его губам и замерла. «Она это всерьез», — подумал он. Он положил руки ей на плечи и ответил на поцелуй, касаясь губами ее губ. Она вцепилась в него, всем телом прижимаясь.

«Кто-нибудь может войти», — подумал он. Он не был уверен, что в Кингсбридже сделают с мужчиной, поцеловавшим жену епископа. Но он слишком утопал в неге, чтобы остановиться. Она взяла его руки со своих плеч, опустила их ниже, и он ощутил ее мягкую грудь. Она наполнила его ладони. Когда он осторожно сжал ее, она издала тихий горловой звук.

Она внезапно опомнилась. Отстранилась, пристально глядя ему в глаза.

— Боже, спаси меня, — тихо прошептала она.

Затем отвернулась, открыла дверь и поспешно вышла.

Спейд стоял неподвижно, думая: «Что это было?»

*

Олдермен Джозеф Хорнбим любил, чтобы завтрак был накрыт с размахом: бекон, почки и сосиски, яйца, тосты с маслом, чай, кофе, молоко и сливки. Сам он ел немного, как правило кофе со сливками и тост, но ему было приятно сознавать, что при желании он может пировать, как король.

Его дочь, Дебора, была похожа на него, но его жена, Линни, и их сын, Говард, уплетали за обе щеки, отчего оба были пухлыми. Такими же были и слуги, доедавшие остатки.

Хорнбим читал «Таймс».

— Испания заключила мир с Францией, — сказал он, отпив глоток своего сливочного кофе.

— Но война ведь не окончена? — спросила Дебора. Она была сообразительной. Вся в него.

— Для Англии не окончена, нет, — ответил он. — Мы не заключили мира с этими кровожадными французскими революционерами, и, надеюсь, никогда не заключим.

Он оценивающе посмотрел на Дебору. Она была не очень привлекательна, подумал он, хотя судить так о собственных детях трудно. У нее были густые темные волнистые волосы и красивые карие глаза, но подбородок был слишком велик для красавицы. В восемнадцать лет ей было пора уже замуж. Возможно, ее можно было бы подтолкнуть к супругу, который принес бы пользу семейному делу.

— Я видел, как ты разговаривала с Уиллом Риддиком в театре, — сказал он.

Она одарила его прямым взглядом. Она его не боялась. Его боялись ее брат и мать. Дебора была почтительна, но не покорна.

— Неужели? — нейтрально спросила она.

Пытаясь казаться безразличным, Хорнбим спросил:

— Тебе нравится Риддик?

Она задумчиво помолчала.

— Да, нравится. Он из тех мужчин, что получают желаемое. А почему вы спрашиваете?

— Мы с ним ведем выгодные дела.

— Военные контракты.

Она ничего не упускала.

— Именно, — сказал он. — Я пригласил его сегодня на ужин. Рад, что он тебе нравится — вечер обещает быть приятным.

В комнату вошел лакей Симпсон и сказал:

— Олдермен Хорнбим, сэр, молочник хотел бы с вами переговорить, если вам будет удобно.

— Молочник? — Хорнбим был озадачен. — Что это, черт возьми, значит?

Хорнбим редко разговаривал с торговцами, поставлявшими продукты в дом. Затем он вспомнил, что давал этому человеку в долг. Звали его Альфред Нэш. Он встал, бросил салфетку на стул и вышел.

Нэш стоял в заднем холле, который называли обувной. С его пальто и шляпы капал дождь. Хорнбим уловил запах молока.

— Зачем вы пришли ко мне, Нэш? — резко спросил он. Он надеялся, что тот не собирается просить еще денег.

— Чтобы сообщить вам кое-что, олдермен.

Это меняло дело.

— Продолжайте.

— Я случайно услышал кое-что, что может вас заинтересовать, и подумал, что передам вам, раз уж вы так любезно одолжили мне деньги на расширение моей молочной.

— Хорошо. Что вы слышали?

— Дэвид Шовеллер, тот, которого зовут Спейд, создает в Кингсбридже отделение Лондонского корреспондентского общества.