— Вы могли бы использовать свои собственные деньги, чтобы поддержать дело, — с вызовом сказала Джоан.

— У меня их недостаточно, — ответил Эймос. — Я все еще выплачиваю долги, которые оставил мне отец три года назад. А знаете, как он влез в долги? — Его голос стал немного взволнованным. — Ведя это дело в убыток. Одно я могу вам сказать наверняка. Я этого делать не буду. Никогда.

— Я слышала, эти машины не делают работу как следует, — сказала какая-то женщина. Раздался ропот согласия.

— Дьявольская она какая-то, — сказала другая. — Вся в гвоздях.

Кит слышал, как люди шептались таким образом о машинах. Они не понимали, как те работают, и поэтому говорили, что ее приводит в движение какой-нибудь бес запертый внутри. Кит понимал как устроены машины и знал, что никаких бесов в них нет.

Наступило недовольное молчание, затем заговорила мать Кита.

— Мне не нравится эта машина, — сказала она. — Я не хочу, чтобы чесальщики шерсти теряли свой хлеб. — Она оглядела других рабочих, в основном женщин. — Но я доверяю мистеру Барроуфилду. Если он говорит, что у нас нет выбора, я ему верю. Прости, Джоан. Мы должны принять чесальную машину.

Эймос промолчал.

Рабочие переглядывались. Кит слышал гул голосов, в основном приглушенных, они были недовольны, но не злы. В их голосах звучала лишь покорность. Постепенно они задумчиво расходились, тихо прощаясь.

Сэл, Кит, Джоан и Сью ушли вместе. Вчетвером они побрели домой в сумерках. Днем, пока они были на фабрике, прошел дождь, и теперь заходящее солнце отсвечивало в лужах. Они пересекали рыночную площадь, когда фонарщик обходил ее со своим огнем. В центре площади в полумраке высились орудия наказания: виселица, колодки и позорный столб. На самом деле это были два столба с перекладиной, к которой привязывали преступника, заломив ему руки над головой, для порки. Дерево было всё испещрено бурыми пятнами крови. Это место наводило ужас на Кита, и он старался не смотреть в ту сторону.

Когда они проходили мимо собора, зазвонили колокола. Понедельник был днем тренировок для звонарей. Кит знал, что колоколов семь: самый высокий, № 1, назывался «дискантом», а самый низкий, № 7, — «тенором». Как обычно, они начали с простого перезвона, поочередно ударяя во все семь колоколов от высокого к низкому. Скоро они перейдут на что-то более сложное. Киту было интересно, как они меняют мелодию, варьируя порядок колоколов. В этом было что-то подкупающее своей логикой.

Сэл и Кит жили в одном доме со Сью и ее семьей в бедном квартале на северо-западе города. На первом этаже в задней части дома была кухня, где они все готовили и ели. Переднюю комнату занимал дядя Сью, Джардж, на пять лет моложе Джоан. Ему было двадцать пять, и он работал ткачом на одной из фабрик Хорнбима. Джардж также был одним из звонарей, и Кит кое-что перенял у него из премудростей этого дела.

Наверху было две кровати. Джоан и Сью спали вместе в передней комнате, а Сэл и Кит в задней. Большинство бедняков предпочитали спать в одной кровати, чтобы согреться, экономя на дровах или угле.

Комнату на чердаке с низким потолком занимала тетя Джоан, Дотти Касл. Она была стара и нездорова и кое-как перебивалась, штопая носки и латая штаны.

Как только они вернулись домой, Кит лег на кровать, которую делил с матерью, большую, привезенную из Бэдфорда. Он почувствовал, как Сэл сняла с него сапоги и укрыла одеялом, а потом заснул.

Она разбудила его чуть позже, и он, спотыкаясь, спустился вниз ужинать. У них был бекон с луком и хлеб, намазанный топленым жиром. Все были голодны и ели быстро. Джоан обтерла сковороду еще одним ломтем хлеба и разделила его между детьми.

Едва поев, оба ребенка отправились спать. Кит заснул в одно мгновение.

*

Сэл умылась, затем расчесала волосы и перевязала их старой красной лентой. Она поднялась на чердак и попросила тетю Дотти присмотреть за детьми час-другой.

— Если проснутся, дай им хлеба, — сказала она. — И сама поешь, если голодна.

— Нет, спасибо, дорогая. У меня все в порядке. Мне много не нужно, я же целый день сижу. Вам, фабричным, нужнее.

— Как знаешь.

Она заглянула к Киту, который крепко спал. У кровати лежали грифельная доска и гвоздь. Каждый вечер Сэл упражнялась в письме, переписывая отрывки из Библии, своей единственной книги. У нее получалось все лучше. По воскресеньям она учила Кита, но в остальные дни он слишком уставал.

Она поцеловала его в лоб и пошла в другую спальню. Джоан надевала шляпку с цветами, которые вышила сама. Она поцеловала спящую Сью. Затем обе женщины вышли.

Они пошли вниз по Мейн-стрит. В центре города было оживленно. Люди выходили из домов в поисках вечерних развлечений, общения, а может, и любви. Сэл поставила на любви крест. Она была почти уверена, что брат Джоан, Джардж, не прочь был бы на ней жениться, но она дала ему от ворот поворот. Она любила Гарри, а его убили, и она не хотела снова рисковать такой болью, не хотела вверять свое счастье в руки господ, которым и убийство сходит с рук.

Они пересекли площадь. Таверна «Колокол» была большим заведением с въездными воротами, ведущими во двор с конюшнями. Наверху арки висел, разумеется, колокол, в который звонили, предупреждая об отправлении дилижанса. Еще не так давно в него также звонили, приглашая на спектакль, но теперь пьесы ставили в театре.

В «Колоколе» была большая пивная с рядом бочек, похожим на баррикаду. Здесь было шумно от разговоров и смеха, и постоянно висел смог от трубочного дыма. Звонари уже были там, сидели за своим обычным столом у камина, в потрепанных шляпах, с глиняными кружками перед собой. За звон им платили по шиллингу, так что по понедельникам у них всегда были деньги на пиво.

Сэл и Джоан попросили у разносчика по кружке пива и узнали, что цена выросла с трех до четырех пенсов.

— То же, что и с хлебом, — сказал разносчик. — И по той же причине. Пшеница слишком дорогая.

Когда Сэл и Джоан сели, Джардж мрачно посмотрел на них и сказал:

— Мы тут говорили о новой машине Барроуфилда.

Сэл сделала большой глоток пива. Она не любила напиваться, да и позволить себе больше одной кружки все равно не могла, но ей нравился солодовый вкус и тепло, разливающееся по телу.

— Чесальная машина, — сказала она Джарджу.

— Машина, чтобы морить голодом рабочих, я бы так ее назвал, — сказал Джардж. — В былые годы, когда хозяева пытались внедрить новомодные машины здесь, на западе Англии, случались бунты, и хозяева отступали. Вот что должно произойти сейчас.

Сэл покачала головой.

— Говори что хочешь, но меня она спасла. Эймос Барроуфилд собирался отправить половину из нас по домам, потому что рыночная цена на сукно сейчас низка, но новая машина означает, что он может вести дела и по более низкой цене, так что я по-прежнему работаю на «Дженни».

Джарджу этот довод явно не понравился, но он любил ее и сдержал свой гнев.

— Так что же, Сэл, ты скажешь ручным пряхам о новой машине?

— Не знаю, Джардж. Но я знаю, что была нищей и бездомной, пока не начала работать на первой прялке «Дженни» у Барроуфилда, и сегодня я могла бы потерять эту работу, если бы он не купил чесальную машину.

Заговорил Альф Нэш. Он не был звонарем, но часто присоединялся к ним, и Сэл думала, что он неравнодушен к Джоан. Сейчас он сидел рядом с ней. Альф был молочником, и из-за постоянно проливаемого на одежду молока от него пахло сыром. Сэл не думала, что Джоан когда-нибудь на него западет.

— А ведь Сэл дело говорит, Джардж, — сказал Альф.

Сайм Джексон, ткач, работавший со Спейдом, был одним из самых вдумчивых в их компании.

— Никак не могу взять в толк, никак, — сказал он. — Машины одним помогают, а у других работу отбирают. Как тут понять, что к лучшему?

— В этом-то и заключается наша беда, — сказала Сэл. — Мы знаем вопросы, но не знаем ответов. Нам нужно учиться.

— Учеба не для таких, как мы, — сказал Альф. — Нам в Оксфордский университет не поступать.