военных, а один гражданин, увидевший это, должно быть, сообщил обо мне в ГПУ. В любом случае это было незадолго до того, как я оказался за решёткой. Меня допрашивали на протяжении трёх часов и, отобрав фотоаппарат, заперли потом в камере. Тем не менее, прежде чем 'поджарить' меня, они принесли мне чертовски вкусный ужин. А перед тем, как наконец-то отпустить, угостили чаем. Но они оставили у себя камеру и плёнку, и сейчас я собираюсь пойти и попытаться вернуть хотя бы камеру. Не уверен, что мне позволят продолжить моё здесь пребывание, но я и так уже безумно хочу отсюда выбраться и вернуться в Германию".
Говоря это, он страшно побледнел, а на следующее утро его, и правда, сопроводили до границы.
После праздника мы были настолько измучены, что снова взяли перерыв и почти весь день просидели в вестибюле гостиницы, наблюдая за разными типами туристов и общаясь со многими из них. Все обсуждали свои впечатления от торжества, и попавшие на Красную площадь проявляли больший энтузиазм и даже некоторое превосходство по отношении к тем, кого оставили в стороне и повезли в утешительные поездки по городу. Эти бедняжки были горько разочарованы и жаловались на жестокую несправедливость своей судьбы.
"Подумать только, мы проделали весь этот путь из Детройта, дабы полюбоваться празднованием на Красной площади, и что же мы получили взамен? … Катание на автомобиле, произведённом Фордом! С таким же успехом мы могли бы сделать это дома36 … Ведь мы почти ничего не увидели из окон авто …"
Пожилой мужчина из Нью-Йорка, выглядевший весьма преуспевающим и несколько неуместным в своём отделанном соболем пальто сердито заявил, что Россия – это единственная страна в мире, где за хорошие деньги нельзя купить хорошие места на шоу. "Я предлагал им всё, что бы они ни пожелали, лишь бы попасть на эту их Красную площадь, – возмущённо кричал он, размахивая тростью с золотым набалдашником и сверкая своим гигантским алмазным перстнем. – Они даже слушать меня не захотели! Что они вообще за люди? Нецивилизованные, неотёсанные; они же понятия ни о чём не имеют …"
Группа английских коммунисток до сих пор пребывала в дичайшем восторге от "блестящей победы нашего Дела". Старая Эгги, член этой партии, без устали говорила всем и каждому: "Мы ещё увидим такой парад в Британии. Помяните моё слово!" В то же время симпатичная юная девушка, работающая на текстильной фабрике в Ланкашире, сказала мне, что никогда в жизни она не была так счастлива. "Ну, увидев такое, я теперь стану с многократно большей энергией работать на партию! – воскликнула она. – Ох, как же мне всё это нравится! И вы, конечно, многое упускаете, не будучи её членом … К сожалению, я не знаю русского языка, но всякий раз, когда они поют 'Интернационал', я пою его вместе с ними, разумеется, на английском, и тогда я чувствую, что мне действительно повезло принадлежать к партии, которая движется к победе во всём мире!"
Британский корреспондент средних лет, добродушный и слегка саркастичный малый, решил подшутить над старой Эгги, предложив той лучше выпить с ним по бокалу пива и забыть о большевиках и их парадах, что привело ту в совершенную ярость.
"Такие, как вы, и позорят Англию – постоянно хлещут пиво и пишут ложь в газетах", – закричала она, грубо оттолкнув его, когда он попытался взять её за руку.
"Я расскажу вам историю, – сказал мужчина, сидевший рядом со мной на диване. – Я рабочий из Чикаго, путешествую третьим классом и стараюсь разобраться во всём сам – не надо мне никаких гидов и путеводителей, спасибо! Я хожу и общаюсь с людьми (достаточно хорошо говорю по-русски, чтоб меня понимали), и сегодня утром я беседовал у кооперативного магазина с маленьким мальчиком. Он сообщил, что ему семь лет, а я спросил, кем он хочет стать, когда вырастет. 'Я хочу быть пионером, ведь сейчас я всего лишь октябрёнок, – очень вдумчиво сказал он. – Позже хочу стать комсомольцем, а потом – и членом партии'. 'И ты хочешь стать таким же великим человеком, как Ленин?' – поинтересовался я, и, знаете ли, паренёк на меня очень сильно разозлился. 'Как кто-то может хотеть быть похожим на Ленина? – закричал он. – Ленин только один', – и он так посмотрел на меня, что мне стало ужасно жаль, что я расстроил мальчугана. Его отношение к этому было столь серьёзным, что я не мог им не восхищаться … 'Ленин только один' … Как вам такое?" И мужчина, запрокинув голову, рассмеялся.
"Повсюду, очевидно, растёт поклонение Ленину, – сказал австралийский корреспондент, тоже слушавший историю. – Он превращается в легендарную личность, и вы замечали, что теперь, упоминая его, чаще используют отчество – 'Ильич', чем 'Ленин'? Эта ласковая манера показывает, что люди его любят. Просто понаблюдайте за этими толпами, часами стоящими в очереди в его мавзолей, причём в любую погоду. Лишь ради того, чтобы взглянуть на его тело, они будут ждать там, мокнуть и мёрзнуть. Что это, если не поклонение герою!"
"Он святой покровитель новой религии", – заметил британец, но старая Эгги яростно покачала головой и заявила, что "святых больше нет". В этот миг в вестибюль внезапно ввалилось большое число мужчин, одетых в рабочие куртки.
"Видите их? – спросил американский рабочий из Чикаго, который, похоже, знал всё и обо всех. – Эти ребята финны, их триста человек, и они приехали из Америки, где не смогли трудоустроиться, и теперь направляются на работу в леса Карелии".
"Мне их жаль, – сказал богач в собольем пальто, нацепив очки в золотой оправе и глядя на мужчин. – В Карелии, должно быть, так же плохо, как в Сибири, и я бы лично предпочёл жить безработным в Америке, чем там ишачить".
"О, нет, вы бы так не сделали, – воскликнул молодой нефтяник из Техаса, – если бы пришлось голодать! Вы бы предпочли питаться в Карелии, чем в Америке класть зубы на полку. Но вам ведь невдомёк, что такое недоедать". И он, презрительно пожав плечами, повернулся к лесорубам, в то время как богач в собольем пальто пришёл в возмущение, вскричав: "Вот же наглый молодой человек – кто он вообще такой?"
"Вы видели вчерашнюю иллюминацию? – спросил молодой русский, необычайно хорошо говоривший по-английски. – Это было действительно прекрасное зрелище, и я задался вопросом, похоже ли оно на Бродвей с его электрическими огнями, о котором мы так много слышали?" Он смотрел на нас с такой надеждой, с такой доверчивой мольбой в глазах, будто ему невообразимо хотелось, чтоб мы подтвердили,
