горячее, пахнущее огнем, Аратья вырвал из-под молота, сунул в бочку с водой. Мутноватая жидкость недовольно зашипела, забулькала, испустила облачко пара. Матрос вынул из воды гарпун, кинул в угол кузницы, где валялись крюки, штыри, гвозди для ремонта кораблей. Не успели мастера передохнуть, как мокрые щипцы уже тянулись за следующей полоской радужного железа, захватили, зашипели, поволокли ее на наковальню.
– Храни вас Господь, сеньор капитан-генерал, и всю вашу семью! – послышался голос Сибулеты у двери.
Матросы обернулись. В проеме стоял адмирал в сером меховом плаще до колен, натянутой на уши собольей шапке, толстых масляных сапогах. Подбоченившись, он наблюдал за ними. Позади на снегу маячила свита.
– Продолжайте! – адмирал махнул рукой, шагнул внутрь.
Плотники разбежались к верстакам, молотобойцы по пояс голыми телами прикрыли наковальню. Кузница наполнилась привычными звуками. Командующий оглядел кучу сделанного за день добра; постучал пальцем по строганым доскам, проверил по звуку на гниль; порылся в обрезках (вдруг плотники выкинули хорошую чурку). У дверей на воздухе переговаривались офицеры.
– Антоний? – наткнулся на францисканца Магеллан. – Что ты здесь делаешь, в дыму, в копоти на куче мусора?
– Читаю, – испугался священник и торопливо поднялся на ноги.
– Босой? – недовольно покачал головой адмирал. – Ты сегодня ел?
– Не помню, – промямлил монах.
– А вчера?
Капеллан молчал.
– Почему убегаешь с корабля?
– Здесь теплее.
– Ты болен?
– Нет.
– У тебя ноги покрылись коростами, на лице выступили прыщи.
– Плоть – бренна, дух – вечен, – произнес монах.
– Сеньор Моралес! – адмирал обернулся к двери.
Посапывая в русые усы, придерживая рукой расчесанную бороду, врач бочком протиснулся между кузнецов, подошел к Магеллану.
– Вы велели держать его в трюме и хорошо кормить, – напомнил адмирал, показывая на Антония.
– Совершенно верно, – согласился Моралес, почтительно поклонился, спрятал похудевший, но еще круглый живот.
– Почему он тут? – раздраженно спросил командующий.
– Я не могу держать Антония за ногу, – надулся врач и брезгливо поморщился. – Монах не желает лечиться.
– Я заставлю его! – погрозил адмирал, сжал кулаки, упер руки в бока.
– Духовную особу нельзя бить – вежливо напомнил Моралес.
Я не буду калечить Антония, – резко выпалил Магеллан. – Я знаю иной способ заставить его принимать пищу Мартин, – скомандовал стражнику – отбери у монаха книгу!
– Нет! – взмолился Антоний, обеими руками прижимая драгоценность к груди. – Вы подарили ее мне, я не отдам. – Он решительно выпрямился, зло посмотрел на адмирала. – Вы – жестокий человек! Я не хотел…
– Да, я жестокий человек! – оборвал священника Магеллан. – Я не позволю человеку умереть за тысячи лиг от Испании, где рабочие руки дороже золота. Кто починит и поведет корабли? Кто очистит души верующих, окрестит язычников? Де ла Рейна сидит взаперти, как зверь в клетке, Олисио умер в океане, Педро де Вальдеррама лежит в трюме и не узнает друзей. Скоро на каравеллах не останется капелланов, тогда возникнут разврат, бунты, убийства…
– Притесняя других, умный человек теряет разум… А доброму хозяину Господь дает мудрость.
– О, Мадонна, просвети агнца Божия! – адмирал воздел руки к закопченному потолку – Ты не слышал приказа? – строго поглядел на стражника.
– Забрать Библию? – колебался Мартин. – Ее дают злодеям в камеру.
– Возьми! – велел Магеллан и спрятал руки за спину.
– Нет! – жалобным срывающимся голосом закричал Антоний, когда Мартин вцепился в книгу – Лучше посадите меня с доминиканцем, пусть бьет меня, только не троньте Библию.
Францисканец рвался в стороны с прижатой к груди книгой, пытался освободиться из рук стражника. Когда тот уже держал Библию в руках, священник отчаянно повис на ней, упал на пол вместе с сокровищем, свернулся калачиком, спрятал ее у живота. Широко расставив ноги, Мартин склонился над скрюченной фигуркой. Моралес не выдержал, отвернулся. Матросы осуждающе глядели на командующего.
– Не тронь его! – смутился Магеллан, не ожидавший упорного сопротивления. – Пусть читает.
Стало тихо. В печи потрескивали угли, у двери на улице слышались разговоры. Магеллан на миг растерялся.
– Поднимите Антония, отведите ко мне в каюту! – распорядился он, всматриваясь в лица мастеровых. – Пусть Энрике принесет еду, запрет его, никуда не выпускает.
– Вставай! – Мартин осторожно потрепал капеллана по плечу – Отогреешься, выспишься, сладко поешь… Пойдем! – позвал францисканца, поглаживая по спине.
– Не мучайте себя, святой отец, – поддержал Фодис, – полечитесь! Иисус поднимал мертвых из гробов, очищал тела от проказы. Грех – лишать себя жизни, дарованной свыше.
Антоний не шевелился.
– Помоги ему, Ричард! – Магеллан кивнул плотнику.
Вдвоем они легко подняли священника, вынесли наружу.
* * *
Несостоявшийся капитан Хуан Себастьян Элькано, разжалованный из штурманов в рядовые, вместе с сорока мятежниками выполнял в цепях самую тяжелую, грязную работу. Для офицера и дворянина, это было вдвойне унизительно. Вчерашние подчиненные нагло смотрели на кормчего, насмехались, отталкивали от котла с похлебкой. Не обошлось без драк. Сломить баска не удалось. Судьба не раз смеялась над ним, возносила на гребень удачи, швыряла в бездну, откуда благодаря незаурядным способностям, завидной воле и тщеславию ему удавалось выбраться, по горло наглотавшись мерзости. Элькано не выделялся физической силой, но был жесток в драках, отчего у врагов не возникало желание издеваться над ним. Как подобает настоящему моряку, офицер оказался хитрее и выносливее вчерашних мужиков. Его авторитет среди лишенных должностей и званий колодников возрос. Так сильные собаки подчиняют себе слабых животных.
Победители щадили самолюбие Себастьяна, помнили его происхождение, считали своим, хотя и оступившимся, а не «человеком с бака», что на языке знати характеризовало простолюдина. Перейти с бака на ют – не пробежать сотню шагов по палубам и лестницам, нагибаясь и перескакивая через канаты. Для этого часто не хватало целой жизни. Если кто-нибудь поднимался на мостик, то в первую очередь тот, кто уже стоял на нем. Баск обладал завидной способностью ладить с людьми в любом положении. Выказывал уважение офицерам, был исполнителен и трудолюбив, не раздражал осужденных, умел повелевать, заставить сделать по-своему. Его назначили десятником, поручили наблюдать за колодниками, распределять продукты. Последнее имело особое значение, ибо командовал кормилец.
Иногда заключенных использовали на общих работах, где они трудились наравне со всеми. Когда на «Консепсьоне» открылась течь, адмирал принял решение вытащить корабли на берег, очистить от водорослей, раковин и древоточцев, просмолить, проконопатить корпуса. Начинать следовало с каравеллы Элькано, грозившей затонуть прямо в бухте, и «Сант-Яго», чтобы с весенним теплом послать его на разведку к Южному полюсу.
Читателю нужно обратить внимание на необходимость капитального