И он не бегал. А мы с мамой спускались с шестого этажа вниз. Стоим в парадном, в дверном проёме. Я смотрю через щель. А там – прожектора! Стараются поймать немецкие самолеты. Вокруг народ стоит. Кто-то плачет. Кто-то трясется от страха. И тут выходит женщина с кастрюлей. И ложкой по дну – вжжжик! – и в рот. Кто-то не удержался:

«Да что вы на нервы действуете со своим скрежетом? Сейчас всех поубивает, в вы здесь со своим супом!»

«Ага, – говорит, – поубивает. А суп пропадёт – жалко!»

Зоя Георгиевна

Бомбёжка была. И вдруг из окошка Балтийского вокзала летят 3 ракеты – в направление нашего училища. Три – промежуток – опять три ракеты.

Нам сказали: при первой же ракете надо бежать. А я не знаю, как пост оставить. Мучилась-мучилась – побежала.

Прибежала в убежище, чтобы найти управдома. А там куча людей. «Где бомбили? Что горит?» – спрашивают со всех сторон. А я иду и думаю: «Они здесь все, а я там – одна».

Нашла управдома, говорю: «Там ракеты пускают».

Она позвонила. Обнаружили автоматическую ракетницу. Ракетчика, правда, не было. Мне ещё тогда «рукопожали».

В другой раз видела, как горел Варшавский вокзал. Мне с крыши всё было видно – и огонь, и как тушили.

Часть 4. Будни Блокады. Голод

Эдуард Николаевич

Как-то мама встречает соседа с третьего этажа.

«Что-то, – говорит, – вашу Нельку не видно».

Собака у них была – Нелька.

«О, Нелька такая вкусная была!»

Ирина Александровна

Когда мы только приехали в Ленинград, с нами жил дядя с женой и детьми. Он все время чем-то промышлял, чтобы прокормить семью. Убивал кошек, ворон – обдирал, чтобы не было видно, что за животное, и приносил домой.

«Вот, – говорил своей жене, – я кролика купил. Делай котлеты. Или что ты там можешь приготовить». И доставал кошку.

Но потом дядя умер. Просто облокотился на мамину спину – и умер.

Эдуард Николаевич

Мама сказала, что ходить по городу без ножа нельзя. Бывали разные ситуации. Тогда хлеб ещё возили на лошадях. Вдруг – обстрел. Все разбежались. А лошадь убило снарядом. И мама принесла тогда кусок мяса. Конину. Сделала из него котлеты. Какие котлеты были! Объедение!

Зоя Георгиевна

Август 1941 года был ещё терпимым. Еды ещё было достаточно. Сентябрь – уже хуже. В сентябре сгорели Бадаевские склады. Замкнулось кольцо Блокады. Голод тогда не сильно ощущался. Но мы с младшей сестрой уже «промышляли». Услышали, что на Измайловском проспекте ресторан обслуживает военных, а после 19 отдаёт всё, что оставалось, людям.

Мы заняли очередь в 6 утра. Периодически проводили переклички. В конце концов мы попали, наверно, в двадцатку тех, кто попал в ресторан.

Официанты разносят суп. Мы попросили добавки. А сами потихоньку слили в кастрюльку. Затем принесли второе. Мы тоже взяли по две порции – и тоже в кастрюльку. И компот – в баночку. Вот, мы всё собрали и отнесли домой.

Этой еды нам хватало на 2 дня. А потом снова пошли. Заняли очередь. Где-то за час до открытия Таня захотела пойти домой. Подходит время. А Татьяны моей нет. Я нервничаю: почему она так долго не приходит? Мне уже пишут номер на ладони. Я про Таню говорю. А мужчина отвечает: «Ничего не знаю. Нет – значит, нет».

Потом идёт моя Татьяна – пасмурная. Я на неё кричу, она молчит. Молчит – и протягивает мне конверт. Я беру, раскрываю, а там извещение. Похоронка на папу: «Геройски защищал Родину. Умер от ран 4 августа 1941 года».

И мы заревели с ней. До этого она держалась. Поэтому и не шла. Расстроилась. Помню, мы плачем, вокруг все плачут. Потому что у каждого что-то или кто-то.

Её, конечно, пропустили. Набрали мы снова еду. И всё, больше мы в ресторан не попадали. А с 1 октября он и вовсе перестал отпускать еду.

Ирина Александровна

Мы с Вовой всё время сидели дома. Мне – 2 годика, ему – 4. Мы всегда раньше топили печку. А это – военное положение. Дома не отапливались. Но по привычке мы с ним сидели у этой холодной печки.

Нам мамы приказывали никуда не выходить. И мы всё время ждали, когда они принесут покушать. А что кушать? Хлеб, который проглотил – и его нет. Только крошки пальчиком собираешь потом.

Мамы уходили на Васильевский остров. Нужно было перейти через Неву. На это у них уходил целый день. Ушли рано утром – а возвращались вечером. Там, видно, ещё помогали в госпитале. Много раненых было. И чтобы получить чашку этого бульона из обмывков, надо было поработать.

Иногда приносили очистки от картошки. Мыли их и варили. Но нам, конечно, старались меньше этого давать. Хлеб они почти весь нам приносили. А это сами ели – нас оберегали. Что там могло быть? Смывка с тарелок…

Но ничего… Спасибо, и это было. Выжили всё ж таки.

Эльза Витальевна

Чтобы мы кушать не хотели, чтобы двигались, мама постоянно нас чем-то занимала. То мы распускали чулки: мама начинала, а мы с братом и сестричкой мотали клубочки. Потом мама приходила и показывала нам, как вязать. Чтобы мы шевелились.

Когда наступили холода, жались друг к другу. Сестра читала нам книжечки. И мы слушали. Читали, говорили в полудремном состоянии. Шевелиться уже нельзя было – мы берегли силы.

Топили буржуйку. Но не книгами. Книги жалко было. Топили какой-то мебелью, обогревались понемножку. Закутанные все сидели. Не шевелишься – как будто тепло. Как только шевельнулся, холодок пробежал по телу. Так и сидели, как птички, нахохлившись.

Зоя Георгиевна

Мы с младшей сестренкой во дворе гуляем. И там же мальчишки, постарше нас. Пришла женщина – зовет грузить платформы песком. Никто даже не задумался. Пошли, сели в трамвай, нас повезли на песчаный карьер – уж и не знаю, где он был. Дали нам лопаты, показали, что надо грузить.

Грузим. Черенки лопат такие корявые. Мозоли кровавые были на руках. Загрузили мы две платформы – приезжает следующий состав. И ещё один. И ещё.

Уже темно. Мальчишки хитрые были. Отдают нам лопаты, говорят: «Мы пойдем смотреть, как аэростат поднимают». Пошли и не вернулись. Комары жрут. Никто не забирает у нас лопаты. В общем, приехали мы первыми, а уехали последними. Уже солнце вовсю светит. Идём, у сестренки ноги заплетаются. Мама стоит у ворот, зареванная. Говорит: «Я уже шла в милицию заявлять, где вы».

А мы песок грузили. Понимаете, не было тогда, как сейчас: «А что я буду иметь за это?». Надо – значит, надо.

Эдуард Николаевич

Продавали тогда на рынке студень. А люди ж голодные – всё, что угодно ели. Студень этот делали из столярного клея.

Как-то мама принесла костную муку. Что это такое? На фабрике при производстве пуговиц высверливали дырки. Пыль, которая оставалась, и была той самой костной мукой. Она накапливалась в отвалах. Вот, что ели в тем времена.

Эльза Витальевна

Если падал человек, особенно мягенький, то мякоть обрезали.

Один раз мама купила холодное – а там палец. Мы холодное до сих пор не едим. Даже если дома варю, сама не ем. Не могу.

Эдуард Николаевич

Хоть было холодно и голодно, но мама понимала, что ребёнку нужен свежий воздух. Поэтому одевала меня, брала за ручку, саночки, ведро – и за водой на Финский залив, на «Голландский ковш». Народу вокруг проруби много было. Это ведь целый процесс – наклониться, ковшом черпать воду в ведро. И вот, как-то мама поставила меня с саночками в сторонке, а сама пошла за водой. Набрала ведро, оборачивается – ни меня, ни саночек нет.

Смотрит – женщина пошла, меня за ручку повела. И саночки.