Луций долго молчал. Затем с надеждой в голосе тихо спросил:

– Ты знаешь, когда это произойдёт?

Старец в раздумье тронул седую бороду и, глядя ему в глаза, смиренно ответил:

– Никто не знает, когда, но произойдёт непременно. Поэтому люди должны думать, на чьей окажутся стороне. И ты думай.

* * *

По возвращении в Фивы Луций надеялся, что Атгалию будет пока недосуг расспрашивать подробности о ессеях. Но начальник экспедиции сразу спросил о медном свитке.

– Нет такого свитка, – уверенно заявил римлянин. – Солгал тот египтянин. Я выяснил, что он требовал мзду у настоятеля, но не получил и озлился. Решил отомстить.

Атгалий понимающе кивнул головой. После, выслушав немногословные объяснения по результатам поездки, передал письмо из Александрии.

– Вчера доставили от твоего родственника, наместника. Он требует твоего возвращения. Прислал за тобой судно.

– Что-то случилось?

Атгалий пожал плечами.

– Наверное, понадобился для более важных дел. Не смею задерживать.

Плавание по течению Нила до Александрии заняло десять дней. Луций не заметил, как они пролетели, заполнял дневник, лист за листом. Окончательно созрела мысль написать труд «Боги, жрецы и обряды Египта» – фактов набралось предостаточно!

Вместе с Луцием возвращался и Бадру. Врача с нетерпением ожидали александрийские пациенты, а вот Хайремон пожелал остаться у Атгалия до завершения экспедиции.

Сразу от гавани Луций поспешил в дом тётушки. Увидев его, она прослезилась и призналась:

– Мой мальчик! Все дни тревожилась, думала о тебе, не заболел ли, что ешь и где спишь. Я слышала, что в тех местах крокодилы утаскивают людей с лодок, и гиппопотамы убивают! Сильно волновалась за твою жизнь, вот и уговорила супруга, чтобы он избавил тебя от тех испытаний. Прости, дорогой Луций!

У Луция отлегло от сердца. Он ожидал худших вестей из Рима.

– Тётушка, дорогая, признаться, я тоже скучал по тебе и немало тревожился о твоём здоровье! Но сейчас я счастлив, что увидел тебя в здравии.

– Завтра устрою ужин в твою честь. Тогда и отчитаешься перед наместником, – засуетилась она.

 * * *

В общей сложности пребывание Сенеки Младшего в Александрии продлилось восемь лет, и об этом периоде он вспоминал с благодарностью судьбе. После возвращения в Александрию Луций увлёкся сочинением сразу нескольких научных трактатов. Вспомнил отца, любившего рассуждать, что «всякий, кто полезен другому, приносит пользу и себе, ведь человек узнаёт, на что способен, применив способности на деле». Однако над трактатом «О многообразии египетских богов и храмов, не похожих на римский пантеон» Сенека начал работать ещё в Египте.

Когда Луций рассказал тётушке о своём намерении сочинять трактаты, она подарила ему двести свитков папируса самого дорогого сорта, какой только был в книжных лавках Александрии. Этот папирус назывался в честь Августа Октавиана «августовская харта».

В работе сочинителю пришлось осваивать умение писать египетским каламом – тростниковой ручкой. На выручку пришёл Бадру: принёс стебли особого камыша, произраставшего в соляных болотах, отмерил чуть больше ладони и отрезал наискось. Получилось приспособление для письма, похожее на маленькое долото.

В другой раз Барду подарил несложное устройство с колёсиком.

– Оно из свинца, – пояснил он. – Для удобства письма, когда требуется разлиновать лист. Свинец оставляет на папирусе едва заметную полоску. Так твои умные мысли получат удобное пристанище для букв. Взамен получишь восхищение благодарных читателей, – пошутил он. – Но прежде я приготовлю чернила, как делают его в Египте.

Так выяснилось, что писцы из жреческого сословия применяли чернила из сажи, замешанной на загустевшем соке акации. Смесь разбавляли водой – две части воды на одну часть смеси, а для лучшего впитывания и высыхания написанного в чернилах был ещё один компонент – свинцовая пыль.

Ловко проделав необходимые процедуры, Бадру оставил Луция в покое, и Сенека Младший погрузился в новое для себя занятие – сочинение научного труда. Обладая нужными познаниями, обретенными в экспедиции, он делился ими с будущими читателями, делал выводы, в то же время полагая, что не вправе на чём-либо настаивать и утверждать.

Он прежде всего уделил внимание тому обстоятельству, что для египтян существовали боги не в обычном обличье, а в образах различных существ – зверей, птиц, насекомых. Каждый египтянин узнавал звероподобные божества – Бастет в образе священной Кошки, Амона – в Баране, Аписа – в Быке, Гора – в Соколе, а Себека – в Крокодиле…

Сенека долго не мог найти объяснение египетскому феномену Зверобогов, но предположил:

«…До появления религии у первой общности людей, образовавших племя, были особые представления о Природе, населённой враждебными существами, то есть дикими зверями и птицами. Чтобы получить помощь из этого враждебного мира, каждое племя определяло для себя покровителей, которым воздвигались статуи и приносились дары. Со временем племя начинало верить, что имеет родственную связь с этим животным или птицей. Связь проявлялась в запрете убивать покровителя и употреблять в пищу. Кого-то из покровителей следовало любить или же опасаться, просить помощи или милости. Исполнение обрядов в честь покровителя доверялось вождю племени, который при этом наряжался особым узнаваемым образом. Вождь надевал особую маску в виде головы зверя или птицы, и отсюда в воображении египтян появилось целое собрание Зверобогов с туловищем человека…»

Когда Сенека поделился выводами с Хайремоном, грек поддержал:

– Согласен во всём и дарю пример. Для египтян бог Анубис в образе Шакала является царём мира умерших; он же – покровитель искусства бальзамировать и сохранять трупы. А всё потому, что в древности шакалам позволялось поедать трупы покойников.

Благодаря работе над сочинением о божествах Египта Сенека пришёл к неожиданному выводу о природе Бога-Создателя, главного над всеми:

«…Угодно тебе назвать его Судьбой? Ты не ошибёшься. Он тот, от которого всё зависит; в нём причина всех причин. Угодно тебе наименовать его Провидением? И ты будешь прав. Он тот, чьим решением сохраняется этот мир, дабы ничто не препятствовало его ходу и все действия его выполнялись. Угодно тебе наименовать его Природой? И это не ошибка, ибо из лона его всё рождено, его дыханьем мы живём. Он всё то, что ты видишь. Он весь слит со всеми частями, поддерживая себя своей мощью. Мне ничего не остаётся делать, как отвергать обыденные способы чтить богов,