Успехи Германика, командующего армией в Галлии, и его победы в Испании оказались настолько внушительными, что он мог стать серьёзным соперником императору. Опасения показались Тиберию слишком реальными. Решением проблемы стало назначение популярного у народа военачальника наместником римских провинций на востоке империи, как можно дальше от Рима.

Опытный военачальник с привычным для него рвением и ответственностью взялся за восстановление мира и спокойствия в ранее неспокойных восточных провинциях. За короткое время приобрёл непреложный авторитет среди местного населения, причём не высоким должностным положением, а своими поступками и справедливыми решениями.

Это ещё больше усугубило положение Германика на посту наместника. Тиберий искренне желал ему смерти, искал случая. И раз уж гибель в бою не случилась, император решил изыскать другое средство!

Одновременно с Германиком на восток, в Сирию, Тиберий направил преданного ему Пизона на должность прокуратора. Пизон добросовестно следил за действиями Германика, докладывал обо всём в Рим и однажды, когда наместник по своим делам оказался в Сирии, пригласил его к себе на обед. На другой день Германик заболел, и через месяц полный сил и здоровья тридцатичетырёхлетний военачальник мучительно завершил жизненный путь.

Агриппина, в одночасье став вдовой, потрясённая горем, возвращалась в Рим с детьми, обнимая урну с прахом любимого супруга. Римский народ с глубокой печалью встречал в гавани траурную процессию, сопровождал до дома, затем – к месту погребения.

Догадываясь о роли Пизона в смерти известного военачальника, римляне требовали предать его суду. Чтобы не вызывать подозрений, Тиберий велел Пизону вернуться из Сирии и назначил сенатскую комиссию для расследования. Суд был предельно короткий: Пизона обвинили в отравлении Германика и ещё в других преступлениях – неповиновении командующему римской армией на востоке, каковым являлся Германик, в разложении легионов в Сирии, в превышении должностных полномочий и в подготовке мятежа против императора с целью отрешения от власти.

По решению суда Пизон покончил жизнь самоубийством, а расправившемуся с Германиком Тиберию оставалось только лишить его супругу ореола добропорядочной матроны, верной подруги и боевой спутницы.

Это была непростая задача, поскольку Агриппина действительно завоевала авторитет у народа. Значит, Агриппина должна была умереть, как и её супруг.

Исполнителем гнусного замысла император выбрал префекта Элия Сеяна, готового пойти на самое тяжкое преступление ради собственной выгоды. Но первая попытка подкупить слугу Агриппины, чтобы он подсыпал яд в пищу хозяйке дома и детям, не удалась – прислуга отличалась преданностью.

Префект взялся за исполнение поручения с другой стороны. Стал распространять слухи о готовившемся заговоре против Тиберия, затем сделал донос на Тита Сабина, бывшего друга Германика, влиятельного сенатора, который поддерживал вдову Агриппину деньгами, заботился о её шестерых детях.

После открытия дела против Тита Сабина было нетрудно привлечь к суду Агриппину, обвинив в соучастии. Единственного защитника вдовы Германика удалось отправить в тюрьму, где он покончил с собой, не признав ложных обвинений, после чего император отправил Агриппину в ссылку на безлюдный остров в Тирренском море.

Насладившись местью Германику и Агриппине, Тиберий надумал устранить ещё одного свидетеля собственных преступлений – обвинил префекта Элия Сеяна в злоупотреблении властью, убийствах римских граждан и намерении организовать заговор против императора. Когда фактов набралось более чем достаточно, префекта казнили, к радости граждан.

Тиберий и на этом не успокоился. По надуманным обвинениям отправил в ссылку на обезлюдевшие острова двух взрослых сыновей Германика и Агриппины. Вскоре один умер от постоянного недоедания, от истощения жизненных сил и нервного состояния, а другой сам довёл себя до смерти, «не пожелав поддерживать никчёмное существование».

Порадовавшись такому исходу, император распорядился сообщить о смерти сыновей матери в ссылку, чтобы доставить ещё больше боли любящему сердцу. Узнав о великой потере, Агриппина в тот же день отказалась от еды, но стражники, предупреждённые императором, насильно раскрывали ей рот и вкладывали пищу. И всё равно женщина в итоге умерла от истощения, продержавшись в ссылке четыре года…

После её смерти в опустевшем римском доме супругов остались под присмотром родственников Германика малолетние сироты: сын Калигула и три сестры – Агриппина Младшая, Юлия Друзилла и Юлия Ливилла.

* * *

Через три года после смерти Агриппины Старшей умер император Тиберий. Ему исполнилось семьдесят восемь лет, и он сильно страдал из-за болезней. Однажды, пережив очередное недомогание, чувствуя себя очень слабым, он решил для себя, что больше не стоит цепляться за власть. Как управлять огромной империей правителю в безнадёжном состоянии здоровья?

Тиберий перебрал в памяти тех, кто мог бы принять от него престол, но ни среди близких, ни среди дальних родственников таковых не нашлось! По собственной недоброй воле он лишился всех своих законных наследников. В живых остался лишь Калигула, младший отпрыск Агриппины и Германика.

Император велел доставить Калигулу на виллу в Мизене, где сам находился уже длительное время. «Родственник» не догадывался об истинной цели своего появления здесь. И вот настал день, когда перепуганного Калигулу привели к постели Тиберия.

Все годы своего правления Тиберий знал, что римляне называли его кровавым тираном, но тешил себя мыслью: «Пусть ненавидят – лишь бы боялись…» Сейчас в окружении ненавидящих его людей он остро почувствовал, как жизнь оставляет бренное тело. Мысли о том, что на престоле окажется сын Германика, доставляли ему наибольшие страдания. Он догадывался, что сын Германика непременно будет мстить, и первое, что сделает, – обяжет римлян избавиться от памяти о Тиберии. Но выбора не оставалось.

Император, приоткрыв веки, разглядел бледного юношу. Собрав последние силы, что-то едва слышно произнёс, после чего командир преторианцев Макрон, наблюдавший за происходящим, воскликнул:

– Император желает говорить с наследником! – и уверенно подтолкнул оцепеневшего от страха Калигулу ближе к умирающему Тиберию.

Император слабым движением левой руки снял с большого пальца правой тяжёлый золотой перстень-печатку, доставшийся ему от Августа как атрибут власти, поманил Калигулу длинным крючковатым пальцем, призывая наклониться ещё ближе, и наконец вложил перстень в вспотевшую ладонь юноши.

Тиберий не отпускал Калигулу, пока не прошептал ему на ухо:

– Ты совершишь такие преступления, что заставишь потомков вздрогнуть от ужаса и забыть о моих грехах перед Римом. Пусть народ ненавидит теперь тебя.

Никто не расслышал последних слов Тиберия, но как только умирающий закрыл глаза, а звук дыхания стих, все тут же метнулись с поздравлениями к Калигуле, новому императору. Юноша, не осознавая случившегося, только потел от волнения и в растерянности наблюдал за лицом Тиберия.

Вдруг один из присутствующих сановников испуганно крикнул:

– У императора глаз дёрнулся!

Это могла быть предсмертная судорога. Но