он успел походить по свету еще до того, как прибился к Святославовой гридьбе. Только благодаря его опыту дружина из девяти человек сумела пешком выбраться из хазарских владений близ Меотиды, от окрестностей Карши пройти невредимыми до самых днепровских порогов – в то самое лето, когда Святослава в Киеве сочли мертвым и хотели отдать престол Улебу. Можно сказать, Вемунд был причиной того, что Улеб тогда не остался единственным сыном Ингвара. Среднего роста, плотный, даже с наметившимся брюшком, внешность Вемунд имел самую обычную: светлые волосы, зачесанные назад от низкого лба, густая светлая борода. В том походе Святослав убедился, что Вемунд не ведает страха и сомнений. Даже такое дело, как устранение старшего киевского воеводы, у него вызывало лишь вопрос «каким образом?»

– Дело-то это полезное, – с явным беспокойством сказал Болва. – Да надо помнить: Свенельдич тоже не в дровах найден. За него княгиня. Асмунд. Тормар в Витичеве тоже его руку держать будет. Ивор уже сказал – он не вмешивается. Кияне многие Свенельдича любят, им от него и по торговым делам много чего перепадает, и по даням с погостов. Пиры какие закатывает, весь город кормит. И он – старший жрец руси, помимо тебя. Люди-то привыкли, что ты, княже, в походе где-то, а он здесь, богов молит, киян блюдет. Если открытую замятню устраивать – как бы весь Киев не погорел, а исход… если и одолеем, то может уж очень дорого встать.

– Чтобы свалить такое дерево, его надо подрубать со всех сторон, – кивнул Вемунд. – Первое: княгиня. Надо отвадить ее от него. Ты зря смеешься, конунг. – Он заметил, как Святослав недоверчиво хмыкнул. – Надо подсунуть ему молодую девку, – он глянул на Речицу, – и довести до княгини, будто он с той девкой слюбился. Седина в бороду, чего дивного? Потом нужно найти своего человека среди его людей. Кого-нибудь, кто им недоволен, из оружников, из челяди, даже из родни. Подкупить, пообещать… да чего захочет, то и пообещать. Лучше кого-то из бережатых. Кто знает, куда и как он ездит. А потом устроить засаду: положить, скажем, пару стрелков хороших на крышу, где он будет мимо ехать, и одного сзади, где-то за тыном…

– Просто подстрелить! – воскликнул Болва. – Но даже если удастся, не забудь, у него есть дружина, брат и взрослый сын! И Пестряныч-младший, он ему тоже как сын. Они-то сразу догадаются, кому он помешал! Поднимут людей, и в городе будет кровавая баня! Такая, что древлянские поминки пляской на лужку покажутся!

– Не забыл ты древлянские поминки. – Святослав насмешливо глянул на разволновавшегося Болву. – Тебя же там вроде не было?

– Меня не было. – Болва отвел глаза. – А друзья мои, побратимы… Все, кто в том побоище под Малином уцелел, все там и полегли. И Сигге Сакс, и все, кто оставался. От всей старой дружины Свенельдовой выжил только я. Да еще Лис – он до того уйти догадался, убрался аж в Греческое царство, потому и выжил. Жив ли теперь – не ведаю.

Юность Болвы прошла в Свенельдовой дружине, близ древлянского Искоростеня. Почти пятнадцать лет назад он чудом уцелел и потом вспоминал те бурные события с чувством, что едва выскочил из огня. Но в том огне сгинули его товарищи, старшие и ровесники. Сам он устроился в Киеве совсем неплохо, но тайная боль не прошла. Мистина погубил всю старую Свенельдову дружину, которая пыталась погубить его. Образ его остался в душе Болвы как образ Кощея и внушал тайную неприязнь, смешанную с жутью перед его способностями.

– А ты то побоище Свенельдичу по се поры не простил? – проницательно заметил Святослав.

Болва промолчал. В глубине души он все эти годы считал Мистину своим врагом, но разбирать, кто перед кем первым провинился, не тянуло.

– Свенельдичу, конечно, руки бы укоротить нехудо, – с беспокойством заговорил Блискун, пока князь и гриди молчали, задумавшись. – Но лучше бы без побоища на весь город.

Впервые они с Истотой оказались допущены в столь тесный круг близ князя, и сразу попали на такое дело! Ни за какое серебро они не ввязались бы в подобное, но на кону стола жизнь родных братьев.

– Кабы его так сковырнуть, чтобы без шума, – добавил Сегейр Жатва, русин лет сорока, с острыми волчьими глазами, небольшой рыжеватой бородкой и толстым от нескольких переломов носом. – Чтобы вступаться никто не захотел.

Он-то с трудом скрывал ликование, что благодаря исчезновению Игморовой братии занял в дружине одно из самых почетных мест и удостоился полного доверия.

– Долго думать некогда, – сказал Истота. – Раз уж такое дело, что вам в одной берлоге не жить… как бы Свенельдич сам не надумал лучников на крышу какую посадить.

– Думаешь, может? – Это не приходило Святославу в голову.

– Да встрешный бес знает, что он может! – с досадой ответил Истота. – Его мыслей даже его нос ломаный не ведает, поди!

– Вот если бы он к тебе лучников подослал, а мы бы их на той крыше взяли… – начал Сегейр.

– Вздумай он на тебя умышлять, от него даже княгиня отвернется, – подхватил Вемунд.

«Но как его к этому подтолкнуть?» Все замолчали, глядя в огонь и ожидая, что витающая совсем рядом мысль проявится и даст ухватить себя за хвост.

– Если бы… – начал Святослав, имея в виду «если бы он это сделал».

– Если бы… – одновременно начал Болва, собираясь сказать: «Если бы это сделал за него кто-то другой».

Поглядев друг на друга, они замолчали.

– Рассудим так! – вставил в тишине Вемунд. – Допустим, однажды ты, конунг, поедешь куда-нибудь, а на твоем пути обнаружится засада… А мы, твои люди, заметим ее вовремя…

– И эти люди скажут, что их послал Мистина… – продолжил Болва.

– А он скажет, что впервые их видит, – насмешливо закончила Речица. – Пойдет с этим к присяге и будет прав.

– Тогда князь присудит им божий суд! – сказал Блискун.

– Свенельдич потребует поля! – возразил Болва. – Скажет, он не баба, чтобы нести горячее железо. И я не знаю, где мы найдем такого удальца, чтобы точно мог его одолеть.

Все опять замолчали. Устроить ложную засаду можно, но как привязать ее к Мистине, чтобы поверили даже его сторонники, даже Эльга?

– Там должен быть кто-то из его людей, – сказал Вемунд. – В той засаде.

– Перекупить? – Болва глянул на него.

– Можно начать и с этого. Но если мы неудачно выберем человека, он с нашим серебром пойдет к господину. И все дело закончится, не начавшись.

– А если этот человек не будет знать, зачем он там? – предложила Речица.

Она оживленно водила глазами с одного собеседника на другого, явно увлеченная замыслом.