– Его названому отцу! То есть Свенельдичу-старшему. Его другие сыновья – братья Улеба по матери. И если уж смерть его пришла из твоей дружины, его материнский род может требовать виру. Отец думает, что если бы ты предложил Свенельдичу марки три серебра, это могло бы восстановить его честь и уладить дело.

– Ивор так считает? – Святослав бросил второй башмак. – Это он вчера у матушки в гриднице не был. Тот старый змей мне угрожал… Дал понять, что обойдется со мной, как с убийцей. Ему нужна кровь. Он так говорит, что Игморова. Взабыль – моя.

– Тогда есть только один выход.

Речица сделала несколько шагов и подошла так близко к сидящему Святославу, что ему пришлось задрать голову, чтобы видеть ее лицо.

– Тебе нужно от него избавиться. Пусть идет вслед за своим сыном, и тогда никто уже не посмеет оспаривать твою волю. Довольно русам жить под властью двух князей одновременно. Мы ведь тут не хазары!

Святослав встал и выпрямился, чтобы снова взглянуть ей в лицо хоть немного сверху – она уступала ему ростом на ширину ладони. Он с трудом верил своим ушам – этот бестрепетный женский голос без обиняков высказал то, что лишь крутилось у него в голове, не облекаясь в слова. Речица смотрела уверенно, будто сказала самую очевидную вещь, не допускающую никаких колебаний. Как будто точно знала, что именно об этом он и думал и лишь ждал подтверждения.

Так могла говорить лишь одна женщина во вселенной. Святослав вглядывался ей в глаза, выискивая звездный свет, указывающий на ее родной верхний мир. Она смотрела, будто ждала чего-то. Немедленного исполнения совета или…

Наедине с молодой женщиной мысли его свернули на самую очевидную дорогу. Прикрыв глаза, Святослав решительно обнял Речицу и подтолкнул к лавке. Он слишком устал от мыслей об убийстве, мести и вражде. Сам Один послал ему женщину – голос его собственной души; она сказала то, что должна был сказать жена, но и та предпочла осудить его. Наклоняясь, чтобы поцеловать Речицу, он смутно чувствовал: принимая этот Одинов дар, он принимает и совет.

Глава 5

Не далее как завтра мысль о вире вновь явилась перед Святославом – но уже в другом облике. Ближе к вечеру, когда он обсуждал с гридями завтрашний выезд на лов – Ивор предложил развеяться, а заодно погонять вепрей, что ходят ночами кормиться на поля дозревающей яровой ржи, – к нему явились гости из Киева, два удальца средних лет, из киевских бояр. Только увидев их, Святослав понял, что их сюда привело. Истота, старший сын Гостимила, приходился старшим братом сгинувшему Девяте, а Блискун, средний сын Векожита, был младшим братом Градимира, исчезнувшего вместе с Игмором и братией. Блискун же доводился, как и Градимир, двоюродным братом Болве, и тот первым подошел с ними поздороваться. Потом оглянулся и повел их к князю.

Приблизившись, гости осторожно поклонились, неуверенно поглядывая на Святослава. Истота был старше – лет тридцати с небольшим, и выглядел как хороший кулачный боец: плечистый, мускулистый, со светло-голубыми глазами и небольшой темно-русой бородкой. Он немного мялся, как человек, не привыкший чего-то робеть. Блискун был моложе – лет двадцати шести или семи, ниже ростом, более худощавый, он имел выдающийся прямой нос, который придавал ему настырный вид, длинные тонкие брови, а бородку малость рыжеватую. Сейчас он держался из них двоих увереннее, глядел более дерзко. Он и начал речь, поздоровавшись.

– Мы, княже, прибыли к тебе по уговору со всеми нашими родичами. От моего отца, боярина Векожита, и от боярина Гостимила, и от всех их сыновей и зятьев. И от боярина Середогостя, Градимирова тестя. Здесь только твои люди, – Блискун огляделся, – и мы можем говорить прямо? Хотелось бы нам знать: что тебе ведомо о судьбе наших братьев, Градимира и Девяты? Ведомо ли тебе хоть что-то сверх того, о чем знают все? Может, до тебя доходило хоть что-то, о чем не знаю люди? Уж нам-то, родичам этих беглецов, ты мог бы сказать правду!

– Надо понимать, – Святослав вздохнул, – вам они тоже вестей не подавали?

– Хоть бы звук один! Но раз уж и ты ничего не ведаешь… – Блискун тоже слегка замялся. – Хотели бы мы знать хотя бы то… Винишь ли ты их в смерти Улеба Мистиновича.

– Могу сказать то же, что сказал на Святой горе, – с замкнутым видом ответил Святослав. – Никому неведомо, как вышло то дело. И пока я не знаю, какая на ком вина… я не могу винить никого, а особенно моих верных людей.

– Но если кто-то показал на Девяту и Грима, будто они увезли Улеба на смерть, а Градимир исчез в ту же ночь, что и Игмор с братией… Может, ты примешь у нас виру на случай их вины, и тогда мы будем знать, что у нас с тобой мир?

– Я? Виру?

– Ну да. Мы готовы, – Блискун оглянулся на Истоту, и тот кивнул, – выплатить тебе по четыре гривны серебра с каждого, то есть за каждого из наших родичей, то есть за Градимира и Девяту, как если бы они были виновны, хотя мы тоже не думаем, что они виновны. И мы будем знать, что наши роды чисты перед тобой, и ты… если возникнут еще какие раздоры… будешь нам другом и защитой.

Это путаное объяснение не слишком прояснило дело, и Святослав по привычке огляделся, отыскивая кого-нибудь из умных ближиков, чтобы растолковали.

И такой нашелся.

– Они хотят, – вполголоса пояснил Болва, придвинувшись к уху, – дать тебе серебра, чтобы ты защитил их от Свенельдича. Ведь те семеро – твои люди, тебе скорее прилично их простить и взять виру серебром. Свенельдича на это склонить едва ли выйдет.

– Ты – глава княжеского рода, – подхватил Блискун, – и если ты примешь виру, то кому другому требовать иной мести будет незаконно.

– Только будет нехудо заручиться согласием и княгини Эльги, – вставил Ивор. – Без нее это будет не слишком надежная сделка.

Святослав и просители посмотрели на него с досадой: замечание было верным, но надежда уговорить Эльгу взять серебро за кровь любимого сестрича выглядела уж очень слабой.

– А мы к княгине Желькиных девок подошлем, Градимирову женку, мать, сестру, прочий бабняк, ваш тоже, – предложил Болва. – Пусть-ка они всей толпой ей в ноги рухнут и плач подымут – смилуется она, откажется от кровной мести.

– Если Свенельдич до них доберется,