— Хромая Лошадь! — воскликнул он от неожиданности. — Зачем ты пришел? Молодежь хочет убить тебя и пенатека за то, что вы приняли сторону белых.

Хромая Лошадь снова закашлялся, не в силах остановиться. Он поперхнулся кровью, попавшей в горло. Несмотря на легочное кровотечение, он несколько дней ехал под холодным весенним дождем, чтобы разыскать Куану.

— Заходи, — сказал Куана, осторожно взяв его за руку.

Он плотно закрыл за собой клапан входа, чтобы уберечься от посторонних глаз. Вместо промокшего одеяла он накинул на гостя теплую сухую шкуру. Большие и печальные глаза Хромой Лошади лихорадочно блестели. Его седеющие волосы были коротко острижены в знак траура, как у женщины. Глубокие скорбные морщины протянулись от ноздрей к опущенным уголкам рта. По изможденному лицу старика Куана понял, что тот голоден, и предложил ему часть мяса, оставленного первой женой Имени Солнца. Потом он повторил вопрос:

— Зачем ты пришел, дядя?

— Попросить тебя прийти в агентство, чтобы прекратить кровопролитие.

— И хорошо ли вам живется в резервации?

— Нет. Ты же знаешь. Продовольствие никогда не привозят вовремя или разворовывают. Мука идет вперемешку с пылью, мясо — с личинками. Я слишком стар для охоты, моя семья умерла. Мне приходится выпрашивать еду у офицеров в форте Силле.

И ты предлагаешь нам жить точно так же? Отказаться ради этого от старых обычаев?

— Куана, в конце концов они вас всех перебьют, если вы не сдадитесь и не пойдете в резервацию.

— И не дадим себя посчитать.

— Да, и если не дадите себя посчитать.

Последнее было ничуть не лучше прочих предложений белоглазых. Всем было известно, что пересчитывать Народ — плохая примета.

— Я любил твоего отца как брата, а тебя люблю как сына. Я не хочу видеть тебя пойманным и закованным в цепи. Они вешают отступников. Душат так, чтобы их души были обречены на муки. — Хромая Лошадь умолчал о том, что ужасную обязанность выбирать, кого из налетчиков казнить, белые возложили на него. — Я не хочу отправиться на поиски твоих костей, белеющих где-нибудь среди мертвых бизонов.

— Дядя, я знаю, что как народ мы обречены, если будем сражаться с белыми. Но они не оставляют нам выбора. Я лучше умру здесь от голода свободным человеком, чем стану пленником до конца своих дней.

— А твои жены и дети? Какое будущее ждет их?

— Мы сражаемся за их будущее.

— Тогда я желаю тебе удачи. Если один из нас убьет быка белого человека, чтобы накормить голодающую семью, белые приходят, чтобы нас наказать, они воюют с нами. Но они сами продолжают истреблять бизонов, которые нужны нам для выживания. Они не едят убитых животных, и это сходит им с рук. Я уже стар. Мои надежды давно иссякли и развеялись. Но мне нужна хоть какая-то надежда, чтобы молиться о твоем успехе.

Куана принялся рассовывать запасы пеммикана и вяленого мяса по седельным сумкам. Сверху он положил стопку одеял.

— Вот, — сказал он, — возьми. Это поможет тебе продержаться какое-то время. Я поеду с тобой до рассвета. После восхода солнца тебе будет опасно здесь оставаться.

Хромая Лошадь колебался.

— Бери, дядя, — тихо сказал Куана. — Ты сделал бы то же самое для моего отца или для меня.

Не в силах ответить, Хромая Лошадь взял еду и одеяла и вышел в ночь вместе с Куаной.

Билли Диксон, пошатываясь от изнеможения, вошел в салун Джима Ханрахана в крошечном селении Эдоуб-Уоллс. Как и остальные три здания, это было построено из двух рядов досок, вбитых в землю вертикально, между которыми была засыпана утрамбованная земля. Несмотря на утренней час, в салуне было несколько мужчин, выпивавших за грубой стойкой, сколоченной в основном из деревянных ящиков.

— Мне нужно выпить, Джим.

— Похоже на то, Диксон.

— Дадли и Уильямс мертвы. Боже… Мертвы!

— Что случилось? — Уильям Баркли Мастерсон, молодой щеголь, был, как всегда, элегантно одет и казался совершенно посторонним среди чумазых посетителей салуна.

— Индейцы… Они подперли им головы… — Билли Диксон опустошил стакан одним глотком и закашлялся.

— В каком смысле? — спросил Ханрахан, перегнувшись через стойку.

— Команчи подперли Дадли и Уильямсу головы, чтобы те видели, что с ними делают.

— Кажется, я уже не хочу это слышать, — пробормотал кто-то.

— Индейцы отрезали им язык и уши и засунули яйца в рот. Уильямсу вогнали кол в живот. И обоих порезали на аккуратные полоски. — Диксон ножом показал в воздухе форму разрезов, потом постучал стаканом по стойке, требуя добавки.

— А где были их пилюли? — спросил Ханрахан, наливая виски.

Большинство охотников носило с собой гильзы пятидесятого калибра, в которых вместо пороха был насыпан цианистый калий. Их называли «пилюлями». Выехать в прерию без такой «пилюли» было все равно что не позаботиться о лишней фляге воды. Если при нападении индейцев не было возможности спастись или отбиться, охотник всегда мог воспользоваться таким патроном.

— Не знаю, где были их «пилюли». Господи Иисусе! Нальешь еще, Джим? — Диксон обернулся к окружавшим его мужчинам: — Есть у кого-нибудь ружье на продажу? Я свое утопил в реке, когда убегал от индейцев. Потерял целый фургон шкур и все припасы.

— Похоже, слухи об индейцах не были преувеличены, — сказал Мастерсон. — Пойду-ка, проверю оружие.

— Эй, Бэт, не продашь мне то лишнее ружье сорок четвертого калибра с круглым стволом?

Диксон и Мастерсон были самыми молодыми в поселке и намного выше ростом, чем остальные. Они мало общались с местными, предпочитая общество друг друга.

Обитатели поселка провели тревожную неделю. Отовсюду в поисках убежища стекались охотники на бизонов со своими помощниками. Они рассказали о новых смертях — Антилопу Джека и Синего Билли нашли разрезанными на части.

В субботу двадцать седьмого июня тысяча восемьсот семьдесят четвертого года на тюфяках в двух лавках и салуне ночевали двадцать шесть мужчин. Единственной женщиной в поселении была миссис Олдс, помогавшая своему мужу держать ресторан при одной из лавок. Лошади были заперты в загоне из толстых заостренных кольев.

На гребне холма, с которого открывался вид на Эдоуб-Уоллс, на фоне предрассветного неба вырисовывался силуэт Куаны верхом на коне. Темно-серые тучи над головой