— Ола, амигос![1] — Трое конных мексиканцев, пустив лошадей в легкий галоп, подъехали к четырем апачам. Один из всадников протянул Утренней Звезде бутыль из тыквы-горлянки. в которой плескался пульке[2], но тот передал ее Двоюродному Брату.

Утренняя Звезда, как и половина явившихся в поселок индейцев, пить не собирался: нужны были трезвые, чтобы позаботиться о пьяных. Впрочем, он в любом случае отказался бы от пульке. Утренняя Звезда предпочитал оставаться трезвым, если поблизости находились мексиканцы. Он шел по поселку и смотрел, как толпы апачей и мексиканцев смешиваются друг с другом, как они пьют и играют в азартные игры. Внимательным взором индеец окидывал плоские крыши приземистых глинобитных домиков — не сверкнет ли солнце на стали ружья? Когда где-то защелкали взрывающиеся хлопушки, он положил ладонь на рукоять кинжала и поискал взглядом Сестру.

Жители Ханоса пригласили апачей на совет и обмен подарками, при этом полагая, что индейцы запросто могут устроить в поселке резню. Впрочем, они и сами с удовольствием перебили бы гостей, подвернись такая возможность. Апачи воевали с мексиканцами со столь давних времен, что уже никто и не помнил, с чего именно началась вражда. Впрочем, никто и не верил, что этой вражде когда-нибудь придет конец.

Утренняя Звезда почувствовал облегчение, когда они миновали последнюю крытую соломой хижину на окраине деревни. На пустыре, за которым начиналась равнина, располагался загон с плетеными стенами из ветвей мескитового дерева, где глухо стучали копытами кони.

— Симарронес, — негромко произнесла Сестра. — Дикие.

Да, верно, мустанги были дикими, но вдобавок мексиканцы и апачи тыкали в них палками и громко хлопали одеялами, отчего лошади ярились еще больше. Утренняя Звезда не заметил и тени страха в глазах Сестры. Впрочем, он и не рассчитывал его увидеть. Девушка, будто бы не замечая царящего вокруг шума, стояла у стены загона и оценивающим взглядом рассматривала лошадей.

— Мне вон того. — Она кивнула на малорослого коренастого коня цвета запекшейся крови. Мустанга отличали длинная шея, крупная голова и хитрые глаза. Он прядал изящными ушами и раздувал широкие ноздри, будто силился понять, что происходит.

Утренняя Звезда пошел перемолвиться словом с хозяином — приземистым мексиканцем в соломенных сандалиях и чистых белых хлопковых брюках и рубашке. Хозяин кивнул и вошел в загон. В руках он держал моток веревки и крепкую дубину.

Некоторое время мексиканец стоял на крохотном пятачке, где царило относительное спокойствие, тогда как вокруг бушевал настоящий ураган мелькающих копыт и оскаленных в ржании зубов. Скрутив из веревки лассо, хозяин накинул его на шею выбранного Сестрой коня и резким движением затянул петлю. Тут же прибежали помощники: одному человеку вытащить лошадь из загона было не под силу. В царящем вокруг хаосе мужчины, которые сражались с упирающимся, силящимся вырваться мустангом, напоминали куски мяса в бурлящей на огне похлебке. Наконец им удалось совладать с животным, накинуть еще одну веревку под нижнюю челюсть, затянуть подпругу и привязать трясущегося, с дикими, выпученными глазами коня к одному из вбитых в ряд столбов. Затем мужчины отправились за следующим скакуном.

Сестра протянула животному на ладони кусочек сахара и стала что-то вкрадчиво говорить. Конь подозрительно покосился на нее.

— Ты поскачешь на этом? — спросил Двоюродный Брат Утреннюю Звезду.

— Нет.

Апачи обычно не лезут с расспросами — человек все расскажет сам, когда и если сочтет нужным, — но сейчас был особый случай: речь шла о ставках.

— А на каком поскачешь? — поинтересовался Зевающий.

— Ни на каком.

Колченогий вообще ни о чем не спрашивал. Он смотрел на коня, который вытянул шею и взял губами кусок сахара с ладони Сестры. Затем девушка достала из мешочка на шее щепотку пыльцы и нарисовала ею на лбу скакуна крест, после чего вдула остатки ему в ноздри. Прихрамывая, Колченогий отправился делать ставку на выбранного Сестрой мустанга.

— Так, значит, вместо тебя поскачет девчонка? — Двоюродный Брат явно решил, что Утренняя Звезда тронулся умом.

— Да, — ответил Утренняя Звезда и тоже пошел делать ставку.

Груда вещей, которые ставили индейцы, росла на глазах: там были и ожерелья, и серебряные браслеты, и ремни кончо. В залог шли седла, уздечки, одеяла — одним словом, все, что стоило хотя бы медный грош. Ставки делали не только на ту или иную лошадь, но и на то, кто из всадников к концу скачки все еще будет сидеть в седле, кто выживет, кто погибнет, а кто останется калекой.

Пока привязали к столбам остальные десять лошадей, прошло добрых полдня — а сколько сил на это потратили, сколько пота пролили! К тому моменту, когда все скакуны выстроились в ряд, брюки и рубаха хозяина загона утратили былую белоснежность. Сестра поглаживала коня, нашептывая ему что-то успокаивающее. Затем она положила руки ему на спину и привстала на камень, чтобы взобраться на скакуна. Тот переступил с ноги на ногу, посмотрел на Сестру вытаращенными глазами, но даже не попытался стряхнуть ее ладони.

— Листос, мучачос! — прокричал усатый распорядитель. — А кабальо[3].

Мужчины, державшие мустангов, взялись за веревки покрепче, тогда как наездники изо всех сил пытались оседлать коней. Сестра заткнула края юбки за пояс, после чего отошла на несколько шагов, разбежалась, вскочила на скакуна, уселась поудобнее, ухватилась за веревку, которой была отведена роль поводьев, обхватила ногами бока коня и принялась ждать. По телу животного прошла судорога. Сестра прекрасно понимала, в чем причина его испуга. Наверное, такие же ощущения скакун испытал бы, если бы на него запрыгнула пума. Конь выгнул спину, поставив ноги вместе, словно стебли в букете полевых цветов, и принялся ждать, что будет дальше.

Раздался удар гонга. На краткий миг наступила тишина — мустанги соображали, как правильнее всего сейчас поступить. Лошадь рядом с Сестрой повалилась на землю и перекатилась, силясь подмять под себя седока. Другие скакуны принялись метаться и брыкаться, распугивая зевак и сшибая некоторых с ног.

Конь Сестры и еще две лошади бросились к высокому столбу, обозначающему финишную линию, с такой скоростью, словно их преследовала стая волков, готовых вот-вот вцепиться им в ноги. Жеребец Сестры вырвался вперед, и она уже была готова встать ногами ему на спину, чтобы покрасоваться, но тут грянул выстрел. Скакун споткнулся и упал, пропахав мордой землю. Круп его, продолжая двигаться по инерции, взметнулся вверх. Сестра полетела вверх тормашками, но приземлилась на обе ноги, после чего ей пришлось пробежать еще несколько