Элиза встала в полный рост. Да, вон там, кряжем ниже. Чуть заметное содрогание в кронах багряных каштанов и желтых дубов, где по веткам вечно сновали белки. Она ощутила чуть выше влажное смутное шевеление, будто расползающееся пятно. По щеке мелькнула яркая вспышка. Она обернулась и увидела, что КонаЛи направила свое зеркальце на солнце, по деревьям запрыгало яркое пятнышко, вспыхивая, пронизывая листву. Элиза услышала, как скатился камень. Схватила КонаЛи так крепко и внезапно, что девочка задохнулась и выронила зеркальце. Они спустились по ступеням и почти добрались до задов дома, но тут КонаЛи вывернулась из материнских рук и попыталась побежать обратно за своими недоделанными куколками. Элиза перехватила ее под коленями, но, пока бежала к зарослям ежевики, за которыми скрывался вход в погреб, выронила винтовку. Опустила дочку внутрь, прошипела: Чужаки, тихо, отрезала ее от света дня и повернулась, чтобы бежать назад за винтовкой.
Но они ее опередили и уже стояли сбоку от крыльца, перебросив поводья коней через перила. Более рослый выжидал, засунув под мышку винтовку Элизы, ухмыляясь, торжествуя. Второй был янки, бородатый, с залысинами, малорослый и худосочный, волосы сзади собраны в длинный тощий хвост. Бурая накидка из оленьей шкуры свисала ниже колен, бахрома на плечах и рукавах дыбилась – он подпрыгивал, подскакивал, размахивал пистолетом. Заметив ее, осклабился – глаза безумные – и припустил в погоню.
Она рванула в курятник, где держала нож, наточенный остро, чтобы резать ощипанную птицу как масло. Придется подпустить его ближе. Она нагнула голову и ворвалась внутрь первой, куры, заквохтав, бросились врассыпную. Она слышала его, чувствовала его запах в низовом тепле, он был рядом, но не приближался, потому что орущие куры летели ему в лицо. Он выругался, когда они выплеснулись наружу у него за спиной.
Рослый позвал его со двора. Барт, сказал он, ты, похоже, курятник опростал.
Я ее первым возьму, конф, сказал янки, услышав, как второй подходит к двери.
Ну давай, откликнулся первый. Я ее на мушке держу.
Она повернулась к ним лицом и метнулась от стены к стене, завлекая горбоносого худосочного янки глубже.
Второй направлял его, явно забавляясь. Боюсь, Барт, чтобы эту удержать, придется тебе поднапрячься. Скидывай свой олений плащ, а то в курином помете его перемажешь.
Названный Бартом сбросил длинную накидку, но переметную сумку потащил за собой. Старый матрас, набитый кукурузными початками, лежал сложенный у дальней стены, под мешками с мукой. Элиза проскользнула к нему сбоку, чтобы наверняка дотянуться до ножа. Барт положил пистолет на ящик с гнездами, висевший примерно на середине стены, и пошел на нее, ухватил за лодыжки, швырнул на спину – бугристое ложе наполовину расправилось под ними. Он придавил ее своим весом, всунул колено ей между ног, задрал юбку до шеи, стянул с себя штаны. Она завела назад руку, якобы чтоб ухватиться за матрас, сомкнула пальцы на узкой рукояти ножа. Лезвие – длинное, тонкое – пронзит его насквозь там, где смыкаются костлявые ребра. Она представила себе его сердце, прогорклый мускулистый кулак, качающий кровь, и рассчитала, что нож нужно держать на уровне своей грудины. Простеганный край матраса горел огнем у нее под руками. Она почувствовала, как он спустил вниз ее панталоны, обнажив живот и промежность, услышала, как внутрь вступил второй. Рослый стоял рядом, глядя на нее сверху вниз, на ввалившихся губах играла улыбка. Его голубые глаза были влажными, плоскими, как будто за ними ничего не двигалось.
Пристраивайся, конф, сказал другой. Ты ж любишь глядеть.
Рослый приставил ее винтовку ей к голове. Нагнулся, схватил ее огромной рукой за левую ступню, стащил панталоны до конца, упер ее ногу себе в грудь. Полностью согнул ей колено, чтобы она раскрылась. Я ее распяленной подержу, сказал он. Так вид лучше.
Ну и ладненько, сказал другой, поглаживая себя – волглые штаны сползли до колен.
Винтовка сдвинулась в сторону. Нож она держала в руке, под задранным платьем передвинуть его удалось быстро. Барт закрыл глаза и подался вниз, вошел в нее, одновременно погрузив в себя лезвие по самую рукоять. В горле у него заклокотало, он приподнялся, сжав нож обеими руками, а рослый ухватил его за волосы и оттянул в сторону. Ткань ее платья, пригвожденная лезвием к пронзенной плоти, порвалась по утку́. Лысоватый горбоносый Барт завалился назад, колени его подогнулись, а рослый встряхнул его и стащил на пол курятника за лохматые слипшиеся волосы.
Меня от насильников воротит, сказал он. Особенно от никчемных насильников-янки.
Второй захрипел. В горле пузырилась кровь.
Она тебя кончила, Барт. Давай без шума. Тот, кого звали конфом, отпустил второго. Вскинул винтовку, нацелился прикладом и опустил ее обеими руками.
Элиза услышала, как треснул череп. Тело качнулось вперед. Она подтянула ноги и заставила себя встать.
Лежать, скомандовал второй, плавно переместив винтовку к ней дулом. Оправьтесь, Миссис. Я постарался ваше исподнее не порвать.
Она скорчилась под юбкой, натянула панталоны до колен, потом нагнулась вперед и дернула их выше, придерживая юбки, чтобы прикрыться.
Ты ни с места, сказал он, и подбери переметную сумку. Он взял пистолет, лежавший на гнездах, сунул в карман короткого мундира, бросил ей плащ из оленьей шкуры.
Сердце стучало у нее в ушах. Я нож хочу подобрать, сказала она.
Давай. Я не насильничаю, Миссис. Но убить тебя – это мне запросто.
Она нащупала на полу курятника жесткую лямку и подтянула к себе тяжелую переметную сумку. Воздух был тусклым, зловонным. Она подумала, что глаза ей застит истерикой, попыталась выровнять дыхание. Куры, выбравшиеся наружу, били крыльями, вырисовываясь силуэтами против света. День отливал почерневшим оловом, как будто стремительно спустились сумерки, хотя было лишь три часа пополудни. Она открыла переметную сумку. Деньги были аккуратно перевязаны бумажной полоской: Первый кредитный банк, Западная Вирджиния. Они явно скакали и день, и ночь от самого Уэстона.
Деньги вытаскивай, сказал он, и то, что за подкладкой этого его плаща из шкуры, вон там. Лезь аккуратно, где шов неплотный. Вот уж спасибо, Миссис. Тебе явно не впервой деньги прятать. А теперь встань и давай всё сюда.
Она прошла по неровной поверхности матраса, протянула ему и то и другое.
Надень переметную сумку Барту на шею.
Он держал ее на расстоянии винтовки. Но стояли они близко, на нее пахнуло цветочным запахом, и она поняла, что он надушен одеколоном. Это напугало ее по-новому, будто жаркие льдинки легли на исподе глаз.
Теперь тащи лопату, нужно этого паскудника закопать, сказал он, и веревку, чтобы тебя связать, пока копаю. Прихватишь что еще – пристрелю. Он приставил винтовку ей к горлу. Услышала?
Она кивнула.
Как по мне, я тебе одолжение сделал. Помог прикончить борова прежде, чем он тебя оприходовал. Укокошить федерала в форме – это на виселицу тянет. Конечно, если мы верх не возьмем. В любом случае, как они его откопают с переметной сумкой, будут с тебя спрашивать про деньги юнионистов, которые стибрил конф. Который пленник Барта, то есть я. Но лейтенант Уитчер не найдет меня ни в одном лагере военнопленных у янки, а Барту наличность теперь ни к чему. Да и вообще, с какой радости станут федералы искать его здесь? А с такой, что их может кто надоумить. Ну, живо!
Она проскочила мимо него и рванула в сарай за лопатой. Свернутая веревка висела на гвозде с квадратной шляпкой. Тьма спустилась, точно вечером. Земля под каждым ее шагом оповещала о подступающей грозе – темной прохладой в почве. Можно пронзительно крикнуть ястребом, послать сигнал вверх, к Дервле на кряж, но Дервла уехала. Уехала на поиск никого и ничего. Элиза это знала, знала и признавалась себе в этом знании. Он не обездвижен, его не удерживают, он просто к ним не стремится. И думать про них забыл. Он доставил их сюда, в горы Аллегейни на западе Вирджинии. Заброшенные хижины высоко на кряже. Был ей
