Митя встал, отдернул шторы на обоих больших окнах; сквозь окна засветились огни улицы. Его номер был на последнем этаже; внизу, под окнами, по ту сторону окон, заплескался невидимый и все еще прекрасный город.

– В такую ночь, – вдруг сказала она, – по городу, наверное, гуляют вампиры.

Митя приподнялся на локте:

– Ты веришь в вампиров?

– Нет, конечно.

– Но ты любишь вампиров?

– Да. А еще я иногда смотрю про них фильмы. И про охотницу на вампиров. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Митя кивнул, а Даша на секунду замолчала.

– Ты знаешь, – неловко призналась она, – мне иногда кажется, что я тоже одна из них. Ты ведь не будешь надо мной смеяться?

– Нет.

Митя посмотрел на нее.

– Теперь можно молчать, – сказала Даша и, погасив свет, прижалась к нему.

Он проснулся первым и посмотрел на ее лицо на соседней подушке – узкое, странным образом при дневном свете едва ли не еще более узкое, чем при ночном. Совсем юное, но со следами и страданий, и страхов, и ранних подъемов, и бессонных ночей. Впрочем, может быть, просто посменная работа, подумал он. И еще, при очевидной грации, решимости и ранимости, она дышала неровно, даже тяжеловато. Как и вчера, Митя чуть завороженно смотрел на нее – тонкие черты, волосы, при утреннем свете показавшиеся светлее, чем вечером, почти бесцветные брови, губы безо всяких следов помады – и вдруг подумал, что наступила весна. Отблески солнца были повсюду. Серое ленинградское утро наполнилось высоким и бескрайним весенним светом, как будто и вправду кончилась зима и все бывшее стало небывшим, а небывшее бывшим; а в горах Галилеи первым среди цветов зацвел серо-розовый миндаль. Митя зачарованно смотрел за окно, сквозь двойные белые рамы, потом снова перевел взгляд на спящую, прекрасную, чуть призрачную Дашу. «Похоже, я старею», – подумал он счастливо; закинул руки за голову, сжал ладони замком и откинулся на них, стараясь не потревожить ее белый, неожиданно и необъяснимо тяжелый сон. Мите стало еще более неловко перед собой; он двинулся на кровати, осторожно перевернулся на бок; но Даша все равно проснулась.

– Доброе утро, – сказала она, даже не попытавшись его поцеловать, и сразу же выглянула в окно. – Весна. Наступила весна. Ты видишь весну? Как странно, что окна открыты, – добавила она. – Так всегда в гостиницах?.. Ах да, это же я сама.

– За ночь снег растаял, – ответил Митя.

– Тогда, может быть, ты и прав, скоро пойдет ладожский лед. Просто вчера было как-то очень холодно. Мы скоро будем стоять на мосту и смотреть, как идет лед.

– Все равно будет ледяной ветер. А у тебя пальто на рыбьем меху.

– У меня еще есть шуба, – ответила Даша. – Не для вручения «Оскара», конечно, а вот для ледохода подойдет. Кроме того, у меня же шапка. Ты ее теперь знаешь даже на ощупь. И вообще, не обращай внимания, это я только в последнее время стала так часто простужаться. Мы будем стоять на мосту и смотреть, как идет лед.

Митя подумал, что теплое пальто она у него не возьмет, а того, что это странное хрупкое существо заболеет пневмонией, он уже боялся. «Я за нее уже боюсь», – удивленно подумал он.

Даша откинула одеяло, встала, задернула штору. Она одевалась просто, повседневно, без налета кокетства, как будто делала это каждый день, хотя все же чуть застенчиво, – а может быть, ему хотелось так думать. Она пошла в душ, вернулась в комнату, надела сложенные на кресле вещи, обулась; посмотрела на него улыбаясь, но и чуть сосредоточенно, потом села в одно из кресел.

– Теперь твоя очередь, – сказала она, неожиданно помрачнев.

– Мыться?

– Нет, говорить.

Митя растерянно посмотрел на нее.

– О чем? – спросил он.

– Ты дашь мне свой настоящий номер телефона? – спросила Даша. – Если нет, то лучше не давай никакого. Я могу уйти прямо сейчас и не буду тебе мешать. Я понимаю, что ты очень занят.

– Ты же сама сказала, что весна, – ответил Митя. – Куда же ты можешь уйти? И куда идти мне?

– Как куда? На работу. А я похожу по городу, потом начнется смена.

– Нет, – сказал Митя. – То есть, если ты хочешь, ты, конечно, можешь идти. Ты юная и красивая женщина, а я осел. Но тогда я, наверное, пойду позади, метрах в ста за тобой, чтобы не мешать, пока меня не арестуют милиционеры.

Он остановился, и ему стало стыдно.

– Я имел в виду, – продолжил Митя, – что ты лучше не уходи.

– Тогда я, наверное, могу остаться, – после паузы ответила Даша. Она говорила с ним, опустив глаза почти в пол и не поднимая взгляда, совсем как он сам тогда, недавно, пару недель назад, когда был в гостях у поселенки Ханны.

Митя попробовал в третий раз.

– Никуда я тебя не отпущу, – сказал он. – Не валяй дурака. То есть отпущу, конечно. Но ты лучше оставайся. Пойдем завтракать.

Даша подняла глаза и надолго задумалась.

– Хочешь позвонить маме? – спросил Митя, чтобы хоть как-то рассеять тишину. – Она же, наверное, волнуется.

– Нет, – ответила Даша, – она не волнуется.

– Но ведь тебя не было всю ночь? А в городе не очень спокойно. И во дворах. Ты сама говорила.

– Она не беспокоится, – упрямо повторила Даша. – Она все видит и не беспокоится. Она умерла.

Митя опустил голову, замолчал.

– А бабушка, дедушка?

Даша отрицательно и тяжело покачала головой.

– Так что, в принципе, могли бы пойти и ко мне. Только у меня беспорядок, – добавила она.

Митя положил ладони на темно-красную поверхность стола. Он чувствовал себя негодяем, ему хотелось ее обнять, он не знал, как это сделать, потом подумал, что было бы хорошо больше никогда и никуда ее не отпускать; а еще ему хотелось, чтобы это мгновение длилось всегда, навсегда.

– Пойдем завтракать, – повторил Митя и поднял на нее глаза.

« 5 »

Митя допил чашку своего привычного двойного эспрессо и откинулся на спинку стула. Даша внимательно на него посмотрела.

– Не обижай меня, – вдруг сказала она, сказала безо всяких предисловий, и в ее голосе, вперемежку с так и не исчезнувшей неловкостью, растерянностью и видимой уязвимостью, неожиданно прозвучали стальные нотки. – Меня легко задеть, и я это тяжело переживаю. Чем так – лучше никак.

– Нет, – ответил Митя, – что ты.

Это был странный, новый для него русский язык, но еще больше, чем вчера, его захлестнуло тяжелой и прекрасной волной нежности. Митя почувствовал, что душа снова поднялась, как весенняя невская вода, и плеснула той надеждой, когда кажется, что все еще возможно. В эту минуту Даша показалась ему очень хрупкой, до такой степени, как если бы она могла сломаться при неловком прикосновении, настолько хрупкой и уязвимой, что Мите стало страшно ее коснуться. Он почувствовал себя виноватым за все произошедшее и не знал, что с этим делать. А самым удивительным было то, что он ощутил, как на долю секунды у него перехватило дыхание.

– Дашка, пойдем гулять сквозь весну, – сказал он.

Она удивленно на него посмотрела, но согласилась. Расплатились и вышли на улицу. Он снова подумал о том, что не знает, куда именно они идут, но на этот раз идти было легко, казалось, что сегодня какой-то, возможно совсем случайный, путь