"27 марта, в воскресенье утром, от президента, генерала Санта-Анны, пришёл приказ расстрелять всех нас. Мы были выведены [из крепости] и нам было сказано, чтобы мы поторопились строиться, чтобы получить места в лодке [которая, как им сказали, должна была отправиться в Новый Орлеан. Прим. М.Г.], и мы построились в линию, подпрыгивая от радости, что скоро будем дома. Мы были в самом начале, когда я увидел довольно много дам, стоящих там, где мы должны были пройти, и среди них две, которые впоследствии оказались леди генерала Урреа и молодая леди, жена капитана Альвареса. Они, вместе с маленькой девочкой десяти или одиннадцати лет, стояли рядом с полковником Хольсингером, который, казалось, надзирал за исполнением приговора. Когда мы вышли, молодая леди обратилась к старшей, жене генерала, и тогда старшая обратилась к полковнику, и [по его приказу] сержант или капрал подошел, вывел меня из рядов и поставил между двумя дамами с девочкой, а остальные ушли"[4].

Минут через пять Хьюзу стало понятно, почему его вывели из рядов. На небольшом расстоянии от крепости пленники были остановлены, мексиканские солдаты перешли все на одну сторону и открыли огонь. Хьюз сделал попытку побежать к своим товарищам, но мексиканские солдаты остановили его, угрожая штыками, и он вынужден был остаться. "Они [убивали] штыками всех, кто не погиб сразу, и даже тех, кто были убиты, кололи штыками, чтобы понять, что они мертвы, и такова была и судьба 332 бедняг, что за несколько часов до этого строили воздушные замки... Генерал Урреа был, кажется, временно отстранён от должности за не выполнение приказа генерала Санта-Анны, но полковник [Хольсингер], казалось, был доволен дамами, которые приняли во мне участие и был очень добр ко мне, и сказал, что он сделает все, что в его власти, для меня, и леди хотела, чтобы я был в их семье, и обращалась со мной, как мать". Через несколько дней Хьюз был отправлен с оставшимися в живых пленными в Мексику. Он пишет: "В то утро я видел слезы на их глазах, когда они целовали меня на прощанье"[4].

Панчита плакала, когда узнала, что был расстрелян сын одного из врачей, Джона Шакелфорда, и спрашивала, почему он не сказал ей, что у него здесь сын. Она сделала бы всё, чтобы спасти его. Шакелфорд позднее сбежал из плена и вернулся в Алабаму. Его рассказ о Голиадской Резне считается наиболее полным и точным.

Доктор Джек Шакелфорд в 1841 году сказал: "Я считаю, что нельзя не отметить здесь одну женщину, Панчиту Алавеско, жену капитана А. Она действительно была Ангелом милосердия - второй Покахонтас. Всё, что она могла сделать для нашего удобства, чтобы "влить масло в наши раны"- было ею сделано. Она и для людей майора Миллера тоже была посланником небес"[4].

После расстрела Панчита нашла раненого Уильяма Хантера, который получил пулю и удар штыком, но остался жив. Панчита своими руками оттащила его к реке, спрятала среди камышей, и перевязала его раны. Позднее мексиканские солдаты поймали семерых бежавших с места казни. Убив троих на месте, они четверых привели в крепость, где капитану Алавезу было поручено их расстрелять. Но Панчита бросилась перед заключёнными и заявила, что не сойдёт с места, если они не будут помилованы. Видя её рвение, к ней присоединилась ещё одна мексиканская женщина. Приказ о расстреле был отменён.

Меньше месяца прошло после Голиадской Резни, когда 21 апреля Санта-Анна потерпел поражение при Сан-Хасинто и сам попал в плен к тем людям, друзья и близкие которых были казнены по его приказу. Санта-Анна вернулся в Мексику в качестве президента, техасцы не опустились до мести ему. Однако его слава уже никогда не поднималась так высоко, как до событий Техасской революции. Может быть, памятуя милосердие техасцев, Санта-Анна спустя несколько лет, по просьбе своей умирающей жены, всё-таки освободил американских военнопленных, которые до этого момента так и томились в мексиканской тюрьме.

После поражения армии Санта-Анны при Сан-Хосинто, капитан Алавез в числе прочих офицеров участвовал в выводе мексиканских войск из Техаса. Панчита вернулась в Матаморос, где приняла деятельное участие в облегчении участи техасских заключённых, которые к этому моменту оставались в мексиканской тюрьме.

"После возвращения в Матаморос, она была неутомима в ее внимании к несчастным заключённым американцам. Потом она вернулась в Мехико с мужем, но там он оставил ее, и она вернулась в Матаморос без каких-либо средств для ее поддержки. Но она нашла много хороших друзей среди тех, кто слышал о ней и стал свидетелем чрезвычайных усилий в освобождении заключенных техасцев"[1].

Часть историков на этом и заканчивают повествование о Панчите Алавез. По их версии, она вернулась в столицу вместе с капитаном Алавезом, лишь для того, чтобы узнать, что у него есть другая жена, после чего капитан бросил её, и она вынуждена была вернуться в Матаморос, где и оставалась, помогая заключённым.

Убитые в Голиаде были оставлены без погребения, и только 3 июня 1836 года техасский генерал Раск, прибыв на место Голиадской Резни, организовал похороны останков в братской могиле, возле часовни в миссии Ла-Байя. Если бы не сострадание и решительная помощь Панчиты Алавез, жертв было бы гораздо больше.

Потомки Панчиты Алавез

В 1936 году были опубликованы записки Елены Заморы О'Ши (Elena Zamora O’Shea), которые поныне хранятся в государственном архиве Техаса. В 1902-м году Елена преподавала в школе Санта Гертруды на территории знаменитого в Южном Техасе ранчо Кинга. Капитан Ричард Кинг основал свое ранчо в 1853 году. Тогда он отправился в Мексику и уговорил целую деревню, более ста человек, переехать к нему на ранчо, в Техас. Елена О'Ши время от времени читал новости из испанских газет или переводила для детей рассказы о прежних временах. Однажды она пересказала историю о Голиадской Резне, и один из её слушателей, Матиас Альварес, спросил, когда она закончила: "Это всё, что они говорят про Голиад?" Она ответила: "Да". "Они не говорят, что кто-то помогал тем, кто пострадал там, или что некоторые из них были спасены?" - удивился престарелый слушатель. [2]

По просьбе Елены, Матиас рассказал, что его отец, Телесфоро Алавез, женился на девушке, которую выбрали его родители. Никакой любви