— Береги остальных, — сказал Викторио.

— Хорошо.

Он исчез, и Лозен уже знала, что ей нет смысла произносить фразу: «Да будем мы живы, чтобы встретиться снова».

ГЛАВА 59

ПОМОЩЬ И ПОДДЕРЖКА

Совсем незадолго до заката Лозен увидала следы и услышала ружейную пальбу. Женщина направила спотыкающегося, прихрамывающего коня в сторону луга, на котором уже паслись тринадцать лошадей. За ними приглядывали пятеро юношей-подручных, игравших в карты. Женщина заговорила с пастухами, пыталась казаться веселой, шутила, но они лишь с почтением тихо отвечали ей: «Да, Бабушка» и «Нет, Бабушка», так и не признавшись, из какого они отряда.

Она поехала дальше, ориентируясь на звуки выстрелов. Наконец путница оказалась на скальном выступе. С него открывался вид на дорогу, по которой обычно ездили фургоны бледнолицых. Именно отсюда в годы юности она следила с друзьями за трактом. А сколько добычи им удалось тут взять в былые дни! Сегодня засаду устроил Чато. Внизу виднелись три обугленных остова фургонов. Огонь уже успел догореть. Должно быть, Чато напал на караван еще утром.

Чато и восемь воинов растянулись цепью по склону ниже выступа и укрылись за валунами. Лозен узнала Обожженного Пальца и сводных братьев Джеронимо — Весельчака, Ресницу и Попугайчика. Остальных она видела впервые. Воины палили в дохлую лошадь. Удивительно, но лошадь отстреливалась, причем била куда более метко, чем апачи, не позволяя им высунуться из-за камней.

Лозен, пригибаясь и перемещаясь перебежками, добралась до Чато и встала рядом с ним на одно колено. Казалось, его нисколько не удивило появление шаманки. Он ни слова не сказал о пепле и саже, покрывающих ее лицо. Сейчас каждый день кто-то погибал, и потому немало людей мазали лицо пеплом, чтобы отпугнуть неупокоенные души. Лозен любила брата, но ей не хотелось, чтобы его дух снова приходил к ней, вместо того чтобы отправиться в последний путь. Пепел не позволит Викторио приблизиться к сестре.

— Эй, Волосатая Нога! — закричал Весельчак на испанском. — Ты настоящий храбрец. Давай к нам! Мы тебя вождем сделаем!

— Ты, сукин сын, достанешься на ужин стервятникам! — проорал в ответ Рафи на том же языке.

— Значит, там Волосатая Нога? — изумилась Лозен.

— Ага. Которого никак не получается убить. — Чато осклабился, но в его улыбке, как обычно, не чувствовалось ни веселья, ни радости. — Он наверняка могущественный колдун, раз ему все эти годы удается ускользать от нас живым. Когда у желтоволосого кончатся все патроны, мы подвесим его вверх ногами, а прямо под носом разведем костер. Пламя отгонит злые чары.

— Прекратите в него стрелять.

Чато полыхнул взглядом:

— Может, Бабушка, ты и водишься с желтоволосым, но лично мне он не друг. — Он кивнул на своих товарищей: — Им он тоже не друг.

Воздев над головой винтовку, Лозен выбралась из укрытия и направилась вниз по склону к лошади. На полдороге женщина обернулась. Уперев приклад в землю и сплетя пальцы вокруг дула, она посмотрела на отряд.

Весельчак! — Назвав воина по имени, она подчеркнула всю серьезность своей просьбы. Теперь он не сможет ответить ей отказом. — Этот человек помогал моему племени. Я у него в долгу. Я прошу тебя оставить его в живых.

Ответа она не стала ждать. Снова подняв винтовку над головой, Лозен продолжила спускаться к мертвой лошади.

— Шилах! Брат! — позвала она на наречии апачей. — Зачем ты укрылся в этом вонючем форте? Скоро стервятники и муравьи сожрут его стены.

— Бабушка? — Из-за посеченного пулями лошадиного трупа, который уже начал раздуваться и вонять на жаре, показались глаза Рафи. Он высунулся из укрытия чуть больше, чтобы Лозен увидела его улыбку. — Воины, как обычно, не чистят винтовки. Вот поэтому они либо мажут, либо не могут достать до меня.

Лозен обошла труп лошади и присела рядом с Коллинзом. Кровь и грязь покрывали одну из его рук. Женщина видела, что он уперся локтем в землю, чтобы хоть немного остановить кровотечение Она протянула Рафи флягу. Коллинз не стал обращать внимания, что фляга армейского образца, и сделал несколько глотков.

— Пей, — строго сказала Лозен. — До дна. Но медленно, мелкими глотками.

— У меня осталось всего два патрона, — процедил Рафи сквозь зубы на английском языке. — Один собирался оставить для себя. — Он потряс новеньким винчестером: — Одна беда, винтовка слишком длинная. Все прикидывал, как ухитриться нажать ногой на спусковой крючок. Для такого старого пердуна, как я, не самая простая задача.

— Пошли со мной. — Лозен вдруг ощутила прилив нежности к этому бледнолицему. Ей захотелось обнять его — как старого боевого товарища, с которым она прошла не одно сражение.

Неожиданно Лозен поймала себя на том, что в обществе Волосатой Ноги ей гораздо проще и легче, чем с Чато. А еще она поняла, что он уже давно не тот парень, у которого она много лет назад пыталась увести чалого жеребца. Лозен и Волосатая Нога постарели. Вместе. Вместе, но при этом вдали друг от друга.

Бледнолицый с огромным трудом встал, опираясь на винчестер, и Лозен увидела, что его ранило не только в руку, но и в бедро. Волосатая Нога перевязал ногу платком, но тот съехал, и из раны снова сочилась кровь.

Чтобы кровотечение стало поменьше, шаманка туго затянула платок вокруг верхней части бедра Рафи. Закинув его руку себе на плечо, Лозен, приняв на себя большую часть веса его тела, повела Коллинза к лежащему в отдалении высохшему руслу, которое утопало в зарослях кактусов, мескитовых деревьев и пало-верде. Скорее всего, именно туда пытался добраться бледнолицый, когда Чато со своими воинами застрелил под ним лошадь.

Лозен подняла взгляд. Склон холма опустел. По всей вероятности, Чато с Весельчаком и остальными членами отряда уже ушли, однако по тракту часто ездили бледнолицые. Сейчас женщина чувствовала себя в куда большей опасности, чем Волосатая Нога. Заросли у русла послужат им идеальным укрытием. Потом Лозен сможет привести туда своего усталого коня — пусть пощиплет травку.

Когда они добрались до арройо, Рафи рухнул на землю. Лозен понимала, что некоторое время он пролежит без сознания. Женщина вспорола штанину рядом с раной, срезала лист кактуса, вскрыла его и примотала внутренней стороной к пулевому отверстию, закрепив с помощью желтого лампаса с брюк убитого ею солдата.

Губы Рафи приобрели синеватый оттенок, его била дрожь. Солнце почти село, и уже подступала ночная прохлада, но дрожал Коллинз не столько от холода, сколько от большой крово-нотери. Лозен сбегала за свернутым одеялом, притороченным за седлом убитой лошади. Сияла она